– Че за наркоман примороженный? – спросил корефан.
– Он не наркоман, он просто мертвый, – после встречи с Лепяго я уже ни в чем не сомневался. – Знаете, господа, похоже, мы выпустили из пещеры очень нехорошую силу.
– Да я уже понял, бляха, – угрюмо буркнул Слава и сплюнул в окошко.
– Предлагаю ехать в Усть-Марью. Если этот зимогор действительно пришел оттуда, откуда я думаю, то есть отрылся с зэковского кладбища, в поселке сейчас полный Армагеддон и Апокалипсис. Они все туда пойдут, и ментам не поздоровится. А нам представляется возможность половить рыбку в мутной воде и, если сильно повезет, поймать шанс выбраться не пустыми. Сделаем как в прошлый раз, остановимся на окраине, Вадик будет охранять груз, а мы пойдем на разведку.
– Лады, – сказал афганец.
– Пистолет дай, – заартачился Вадик. – Чем я буду охранять?
– Крестом и молитвой, – я справедливо считал, что «Макаров» в поселке пригодится куда больше.
– Я атеист! – гордо ответил Гольдберг.
– Тогда посылай их чеканить шаг в направлении мужских гениталий и в выражениях не стесняйся. Нечисть мата сильно боится.
– Иди ты знаешь куда со своими советами!
– Вот, уже получается!
Усть-Марья встретила нас настороженной тишиной. Загнав машину в лес, мы со Славой вышли через задворки, с огородов частного сектора.
– Не слишком людно, – заметил я.
Действительно, поселок будто вымер. Вдалеке, наверное, за Примой, поднимались в небо столбы черного дыма. Там горели дома. Где-то в той же стороне простучала очередь. Потом еще. Работали уже два ствола. Автоматы молотили яростно, а потом вдруг смолкли. Мы стояли, прислушиваясь.
– Ладно, – выждав, Слава двинулся вперед. – Похряли. Ильюха, поглядывай в левую сторону, я буду правую держать.
Труп мы увидели, выйдя из проулка. Человек в окровавленном камуфляже приткнулся под забором, рука была неестественно заломлена за спину.
– Из местных, «прапорщик», я его знаю. – Слава успел перезнакомиться со всеми надзирателями, выделяемыми на работы в пещеру, а я и половины в лицо запомнить не смог.
Мы стояли над трупом, представляя, какую страшную и мучительную смерть принял этот бедняга.
– Руку сломали, – заметил я.
– Его грызли, похоже, – Слава пригляделся. – Точняк, грызли. С ума сойти! Потом башку свернули. Или душили и шею сломали…
– Жуть! – сказал я.
– В натуре, беспредел, – вздохнул корефан.
– Ну, а чего бы ты хотел от шаманской администрации?
– Думаешь, демоны его так? – покосился на меня Слава. – Эти… харги твои?
– Отнюдь, – указал я. – Вот разгадка шкандыбает.
По соседнему двору на негнущихся ногах ковылял голый до пояса, обросший седой человек, здорово смахивающий на встреченного по дороге зимогора. Он направлялся к нам.
– Гля, вон еще, – как-то весело сказал Слава, кивнув на бредущего с другого конца улицы дохляка в нижнем белье.
Афганец улыбнулся, и я понял, что он готов к бою. Сейчас загремят выстрелы, и для нас все кончится, как для тех собровцев за рекой. Я уже догадался, куда поехали утром спецназовцы и кто стрелял на правом берегу Примы. Однако проверять на собственной шкуре живучесть умерших еще при Сталине зэков не хотелось.
– Не гони коней, Слава, – я вспомнил лесного зимогора и сунул руку с пистолетом в карман. – Опусти ствол. Попробуем поговорить.
Я двинулся к седому, который выглядел более авторитетно. Сорокадневная борода при ближайшем рассмотрении оказалась вымазана красным. Мы остановились друг напротив друга, нас разделял забор. Седой был высок и широк в кости. Из под татуированной кожи выпирали ребра и ключицы с воровскими восьмиконечными звездами. Кальсоны были выпачканы землей. В руке блатной упырь держал большой кухонный нож, чиф из толстой нержавейки, весь в потеках и разводах.
– Здорово, – сказал я. – Менты в Усть-Марье еще остались?
– Здоров, – прохрипел седой. – Ментов тут нет. Ментов я режу.
– Добро, – согласился я, сзади вразвалочку подошел Слава, держа автомат на плече. – Ты машину грузовую видел здесь где-нибудь?
– С какой целью интересуешься? – медленно, но внятно спросил седой. Напротив сердца у него виднелся еле различимый на темной коже профиль Сталина. На лице Сталина была дырка. Еще две дырки оказались на животе. Они были крошечные, словно игольные, от пуль 5,45 мм, со стянувшейся вокруг пробоя кожей.
– Хотим с корефаном сорваться отсюда.
– Обоснуй, почему я должен тебя греть?
«Начались кружева, – подумал я. – Точно – из блатных и засиженных. Сейчас будет ходить вокруг да около, а потом про воровское благо зальет мне в уши. Вот она арестантская натура, даже после смерти хочет что-нибудь вымогнуть! Неправду говорят в народе, что горбатого могила исправит. Жадность могилой не лечится».
– Извини, если побеспокоил, – вежливо сказал я. – Я по воле воровской ход поддерживал и к тебе чисто по-босяцки обратился.
– Там стояла, – махнул когтистой лапой седой куда-то за дом. Когти у него были длинные, белые, отросшие в могиле. – Легавые на нем приехали.
– Благодарю, – серьезно и с признательностью ответил я. – Удачи!
– И тебе всех благ. – Седой утратил к нам интерес и отчалил от забора.
– Эй, уважаемый, мы через твой участок пройдем? – окликнул упыря Слава.
– Конечно, – разрешил седой. – Участок не мой, ходи где хочешь.
Сохраняя невозмутимый вид, мы со Славой просквозили через двор, обошли дом и выбрались через покосившуюся калитку на следующую улицу. Там копошились сразу три зимогора над красной кучей в канаве. Наше появление они восприняли мирно, осмотрели с любопытством и вернулись к прерванному занятию. Из чердачного окошка за ними наблюдал перепуганный местный житель. От дохляков его отличало розовое выбритое лицо и нормальная гражданская одежда. Сами зимогоры почему-то не спешили принаряжаться, а ходили в лагерном исподнем, в котором их похоронили.
«Сюр, – крутилось у меня в голове, пока мы шли по улице. – Не впервой меня в Усть-Марье охватывает ощущение сюрреализма. Это место с такой судьбой или нам не по-детски фартит как избранным?»
Машину мы увидели – знакомый собровский «Урал». Кабина была нараспашку.
Держа наготове оружие, мы обошли грузовик, заглянули в кузов, – пусто, только вещмешки валяются. Мы развязали один. В мешке был сухпаек.
– Хавка, зашибись! – Слава распотрошил картонную коробочку, достал банку с колбасным фаршем и ловко взрезал ее «Скримишем». – Порубаем сейчас, Ильюха, а то ноги еле таскаем.
Я не стал возражать. Мы открыли другую консерву и умяли прямо в кузове, заедая каменными галетами.
