— К херам вашу поддержку — мы совсем в другой стороне были, — огрызнулся я. — Вы что же, сразу во всех направлениях полосовали?
— Попутались, — неохотно признался Дима.
— Пересрались, мастодонты трофейные, гмохов отряд, — выругался Пухлый. — Значит, стреляли не по вам, а вообще в стороне?
— Ну да, — подтвердил Глинник.
— Пошли туда, — немедля распорядился Вован, у которого голова работала совершенно в ином ритме.
Я не догонял его планов. Понять, что творится в прокуренной башке Пухлого, было попросту невозможно. А может, для этого следовало сжиться с лесом.
Поиски вывели нас за ручей. Первым на трупы наткнулся Боря. Три были расположены компактно, четвертый в некотором удалении — он был зарезан, остальные застрелены.
Это были охотники, у которых мы слямзили провиант. Неизвестно, каким ветром их сюда занесло. Вероятнее всего, мужики приехали на выходные развлечься и находили оттяг в забаве с ружьями. Их не смутила даже пропажа съестных припасов, наверное, потому, что в лесу стало интересно — стреляют. Переночевав, они бродили в поисках приключений. По сути, они мало чем от нас отличались, разве что вооружены были дробовиками. Ружья не пригодились. Одного древолаз засадный чиканул тесаком по горлу, когда охотник, тоже в лесу не новичок, незаметно на него набрел. А следовавших за ним товарищей снайпер перещелкал раньше, чем те пустили в ход свои вертикалки, истратив на каждого аккурат по патрону.
Положил наповал, каждого точно в сердце, доказав преимущество снайперской винтовки Драгунова перед охотничьим оружием в условиях дикой природы. Мы с «калашами» тоже пасовали. Пухлый, восстановив картину происшедшего, приказал нам оставаться на месте.
— Немец бродит где-то поблизости, — объявил он, забрав у Глинника ганс-винт, — я попробую его выследить. Вы сидите тихо. Не вздумайте стрелять на звук, можете меня зацепить. Тогда вернусь — буду всех трахен зи попен! Вообще замрите. Не маячьте. Не пердите и не курите, а то на запах такие неприятности поналетят, что ваши обугленные трупики будут жевать ежики в кустах. Все поняли?
Мы угрюмо выразили согласие. Оставаться в Синяве навечно никто не хотел. Тем более с очком, порванным на британский флаг. Уже смеркалось. Жуткий день продолжал свое кровопролитное течение.
Пухлый исчез между деревьями, словно растаял. Мы посидели немного, тише мыши, но потом человеческая натура взяла свое. Крейзи закурил в кулак, выпуская дым к земле. У Димы запищала «Моторола», и он ответил, чтобы перезвонили попозже. Глинник взял вовановский АКМ и вызвался побродить вокруг стоянки. Я не возражал. Охранение — штука нужная. Не хватало еще, чтобы снайпер подкрался незамеченным на расстояние прямой видимости. Мы хоть и засели весьма укромно (местность изобиловала кустарником), однако от русской инкарнации Дерсу Узала можно было ждать чего угодно.
Бесспорно, в замысле Пухлого — отсидеться до темноты, а ночью покинуть лес — имелось рациональное зерно: по ночнику немцы воевать не станут. В принципе, до Мурманского шоссе дойти можно часа за три, если рысить налегке, бросив рюкзаки и оружие. Автоматы все равно придется ныкать. Не ловить же с ними машину на трассе? Вариант, в целом, был приемлемый, только не для меня. Стопорнуть тачку и уехать в город я не мог. Оставленная на даче Пухлого «Нива», а главное, Доспехи Чистоты вынуждали вырываться из окружения и остальных тащить за собой — один в поле не воин.
Ба-бах! — раскатилось по лесу. Без боев Синяву пройти не удалось. Мы завозились, стараясь определить, где стреляют. Ба-бах! Лупцевали из ганс-винта. Так громко могла шмалять только винтовка с запирающимся затвором.
Значит, Пухлый выпас наемника и уничтожил его!
С автоматами наперевес мы рванули в сторону выстрелов.
— Чо, Вован?! — едва завидев его, закричал Крейзи.
— «Чо, чо»-болт в очо! — прокомментировал Чачелов и так посмотрел на Сашку, будто хотел дать ему в бороду, но с трудом удержался. — Вы куда выперлись, представители гуманоидной расы?
— А что? — растерялся Крейзи. — Мы думали, ты подбил древолаза.
— Сначала научись думать, — зло сплюнул Пухлый. — Я вам что сказал делать? Сидеть на жопе ровно!
— Мы и сидели, — обиделся Крейзи.
— О-о, какая попсня! — надрывно воскликнул Пухлый. Свойственная ему флегматичность исчезла. Впервые я видел Вована таким взбешенным и сильно растерялся. Опешили и остальные трофейщики. — Сидели они! А где тогда Глинник?
Глинника среди нас и вправду не оказалось.
— Где он? — почуяв непоправимое, спросил я.
— Похряли, — угрюмо бросил Пухлый и повел нас к Глиннику.
Похожий в полевой форме на немецкого часового, наш соратник раскорячился под кустом неподалеку от стоянки. Фельдграу была залита кровью. Древолаз зарезал его как браконьера: полоснул ножом по горлу и рассек вместе с артериями голосовые связки, чтобы страж предсмертным воплем не поднял тревогу. Разрез был очень длинный и глубокий — от уха до уха. Чувствовалась умелая рука. Чтобы научиться так пластать, надо было пройти большую практику.
Кто-то с огромным опытом смертоубийств за спиною неприметно ходил рядом с нами, постепенно сужая круги.
— Иду по следу, — стал рассказывать Пухлый, поглядывая главным образом в мою сторону, — вижу, он с телом возится. Такой весь в масксети, в лохмах, ветках, бесформенный, как большая кочка, даже винтовка зелеными тряпками обмотана. Вот ты какой, думаю, деточка! Выстрелил в него — он пропал. Отшагнул и исчез, я не заметил, куда он спрятался, — далеко было, да и темно уже. Жахнул повторно туда, где он мог находиться. Промазал, ебучий случай.
— Как теперь поступим? — поинтересовался Дима.
— Будем уматывать, и так потери несем, — сказал Пухлый. — Преследовать засадного немца слишком опасно, он сейчас вдесятеро бдительнее стал. Поэтому сваливаем. Враг отступил, время у нас есть. Скоро стемнеет — никаких следов не отыщешь.
Мы помчались собираться и оправляться, переобуться, кому надо, и прочее, что необходимо перед маршем. Идти придется далеко, без остановки и быстро.
Достав из рюкзака АПС, я отошел облегчиться по-большому. Терпеть не могу справлять нужду прилюдно. Я все-таки джентльмен и даже в обстановке повышенного риска стараюсь соблюдать приличие.
Чтобы не испачкать штаны, я забрался на величественный пень с трухлявой сердцевиной и нагадил ему в душу. Автомат стоял прислоненный рядом. В руке я держал пучок широкой травы.
Звенели комары. Сгущались сумерки. Приглушенно журчал впереди ручей. Даже безгласный организационный шум нашей кодлы казался не столь уж громким.
Пользуясь случаем, я рассмотрел рассаженные утром колени. Царапины покрылись грязной коркой, словно я лазил на четырех костях, как минимум, неделю. Вообще-то мои внутренние часы примерно столько же и отстучали: наполненный вереницей запредельной остроты приключений день стоил обычных семи суток моей и без того богатой впечатлениями жизни.
