— Что вам здесь, медом намазано? — мысль о лежащем под грядками золоте изрядно прогревала ему кукушку.
— Да, намазано, — подбоченилась владелица земли. — У нас туточки свои интересы!
Торг перешел в перепалку.
— Сколько стоят ваши интересы? — слово это взвинтило Рериха. — Я их оплачу!
— Да хучь всю меня золотом осыпь, земля непродажная!
При упоминании о золоте у Володи едва не случилась истерика. Лицо его перекосилось в беспомощной гримасе.
— Пятнадцать тысяч! — прокричал он. Хохлушка перепугалась.
— Двадцать. Двадцать пять. Тридцать. Что же вы со мной делаете, Оксана Андреевна! — завопил Рерих.
Женщина заморгала.
— Витя, ходи ж быстрее сюда!
Тоскливо поджимая в ботинках пальцы от этой душераздирающей сцены, я покрылся потом.
— Пятьдесят тысяч. ПЯТЬДЕСЯТ!
Появившийся на зов жены Виктор застал ее втянувшей голову в плечи, коммерсанта, в исступлении скачущего перед ней и производящего впечатление психа.
— Че вы тут голосите? — поспешил на помощь хозяин.
— Предлагаю ей хорошие деньги, а она не берет, — пожаловался Володя, находящийся на грани нервного срыва. Сокровище, до которого было рукой подать, вопреки ожиданиям доступнее не становилось. Это и бесило.
— Вы насчет дома? — спросил Виктор.
— Его самого, — кивнул Рерих, хотя домом не интересовался. — Вы обещали подумать в прошлый раз.
Женщина почувствовала поддержку и опять приняла бойцовский вид.
— Мы посоветовались, — спокойно сообщил Виктор.
Рерих заметно напрягся, весь превратившись в слух.
— Решили не продавать.
— Ну как же так?! — Володя чуть не заплакал. — Я вам предлагаю солидные бабки. Вы слышали: пятьдесят тысяч долларов.
Хозяин отрицательно покачал головой. Такой ответ подействовал на Рериха, как красная тряпка на быка. Он принялся истошно вздувать цену, словно яростью можно было чего-то добиться.
Горлом взять новороссийских мигрантов не удалось.
— Не в деньгах дело, — пояснил хозяин, когда Володя выдохся и пожух. — Мы не хотим продавать дом, а то вообще все потеряем. Времена щас жестокие, сами знаете. Денег можно в два счета лишиться и головы в придачу. А это хоть хибарка, а все ж своя. Да и куда мы из дома поедем?
— Даю трехкомнатную в центре и двадцать тысяч доплаты, — предложил Рерих.
— Этот участок, кстати, не из дешевых, — намекнул хозяин.
— Коттедж в Озерках и тридцать тысяч! — выкрикнул Володя.
— Да шо вы так в наш дом вцепились, як клещ какой? — изумилась Оксана Андреевна.
Провокационный вопрос напрочь свинтил Рериха с катушек. Едва не дошло до драки.
* * *
— Вот, значит, как! Пусть тогда ребята с ними разбираются.
— Я не считаю это хорошей идеей, — заметил я. Володя обиженно засопел и потер ладонью глаза.
Уже который раз я играл при нем роль няньки. Делом это было нелегким. Коммерсант вел себя будто капризный ребенок, недосягаемость сокровища сводила его с ума. В машине Рерих заплакал, а по прибытии домой начал грозиться и строить далеко идущие планы с использованием меченосцев.
— А я считаю, — прошипел Володя. — Сотни домовладельцев бесследно исчезают в Петербурге каждый год, ну и что? Кто будет разыскивать заезжих арбайтеров? У них даже заявление в милицию подать некому — все родственники на Украине остались.
— Что ты, Вова? Ты что? — Одна мысль о подобном исходе приводила меня в содрогание.
— А что? — невинным тоном спросил Рерих.
— Нас же видели соседи. Они номер машины запомнили. Ты совсем сбрендил?
Володя только посмеялся.
— Я так понимаю, за нами никто не приглядывал, — сказал он. — А сокровище мы выкопаем в тот же день. Пусть милиция ищет. Даже, допустим, найдут меня. Как докажут мою причастность к убийству? Да, приезжал я, не отрицаю, землю под застройку присматривал. Но и не более того. Я же на землю претендовать не стану.
Звучало это резонно, но меня не устраивало.
— А «братьям» ты это как объяснишь? — воззвал я к благоразумию Рериха. — Что ты скажешь начальству, когда тебя попросят обосновать столь радикальный приказ? Волей-неволей придется рассказать о кладе.
— Да, это верно, — пробормотал Володя.
Он достал из хумидора сигару-дирижабль Остапа Прохоровича и выкурил ее в затяг целиком.
Я откупорил бутылку элитного коньяка «Лейра» и наполнил два хрустальных «тюльпана». Пока Володя дымил, я выхлестал халявного, а потому особенно вкусного напитка граммов сто пятьдесят. Мне было, откровенно говоря, страшно. Ситуация выходила из-под контроля, и я начинал жалеть, что ввязался в скользкую затею с кладом. Она могла очень дорого обойтись.
Мне было холодно и неуютно.
Успокоив немного нервы, Рерих пришел к выводу, что губить хохлов непродуктивно. Придется делиться с «братством», а это накладно. «Братья» разделят по-братски, то есть загребут себе почти все. Кроме того, станет ясно, что Рерих изначально замышлял присвоить сокровище и обратился за помощью к Обществу, лишь когда обнаружил, что одному такая операция не по силам. Начальство не одобрит. Рерих раскрыл дорофеевский «Цветник» и долго вглядывался в схему, словно желая установить с хозяевами земельного надела медиумическую связь.
— Ты — умный человек, Виктор тоже не дурак, — подсобил я Володе в разрешении острой проблемы, — а два здравомыслящих мужчины всегда сумеют договориться.
— Ладно. — Рерих перевел взгляд с чертежа усадьбы на меня. — Я так понимаю, всякое предприятие требует накладных расходов.
Я смотрел ему в рот. Бог его устами предрекал исход кладоискательской кампании.
— То, что нельзя купить за деньги, — подытожил Рерих, — можно получить за большие деньги.
* * *
— В какой-то момент я чуть было не согласилась на пятьдесят тысяч долларов, — сказала Ксения.
Мы с супругами сидели у корефана на кухне. Теплая домашняя обстановка в кругу друзей казалась мне настоящим раем. На столе стояла початая бутылка водки и нехитрая закуска: малосольные огурчики и картошечка с собственного огорода.
— А я на коттедж в Озерках чуть было не купился, — признался Слава, — уж больно заманчиво звучало.
— Вряд ли мы остались в проигрыше, — лениво заключил я. Сумма, полученная Ксенией за свою дачу, была поистине астрономической. Рерих, наверное, разорился. — Игра стоила свеч. За этот нехитрый спектакль мы получили по высшей актерской ставке. Больше платят только в Голливуде и то далеко не всем.
— Милый, я так тебя люблю, — чмокнула меня в ухо пьяная Маринка. Бутылка на столе была далеко не первая.
