Граф и графиня де Пейрак потратили совсем немного времени на перенос багажа на «Радугу». Вскоре были подняты паруса. Всего все равно не узнаешь!
Прежде чем покинуть Голдсборо, Анжелика ненадолго заглянула к чете Маниго, деду и бабке малыша Шарля-Анри. Очень коротко и без лишних прикрас, не желая их особенно щадить, она поведала им о посещении их младшей дочерью Женни форта Вапассу, о ее решении вернуться к когда-то похитившим ее индейцам и отдать на воспитание ей, Анжелике, сынишку Шарля-Анри, которому она все же не желала столь суровых испытаний; родители Женни узнали, что Анжелика и ее супруг с радостью пошли ей навстречу, нисколько не желая препятствовать решимости бедной женщины. Просьба Анжелики заключалась в одном: пускай Маниго позаботятся о составлении официальной бумаги, подтверждающей их согласие на усыновление Пейраками их внука, однако признающей их родство, чтобы на него распространялись те же права члена семьи, что и на всех других ее отпрысков — ведь речь идет о ребенке, рожденном в законе и являющемся продолжателем традиции, достойной гугенотской семьи из Ла-Рошели, поэтому нет никаких причин обделять его в будущем наследством.
Она пообещала им, что на обратном пути господин Пейрак и она навестят их.
Пока же, на время их отсутствия, Шарль-Анри остается в Вапассу, доверенный заботам матери и дочери Жонас, Малапрадов и еще многих преданных людей, которые окружили его любовью и которым они, нисколько не беспокоясь, оставили собственных недавно родившихся близнецов.
После этих слов она оставила их. Пускай вспомнят о совести, пускай погорюют, пускай ужаснутся судьбе своей дочери и своему безразличию к собственному потомку, которого они по доброй воле вычеркнули из памяти.
Впрочем, они даже не задали вопроса, в какой вере его станет воспитывать.
У нее не было ни желания, ни любопытства становиться свидетельницей их споров, которые наверняка сильно опечалили бы ее, хотя она-то знала, что выходцы из Ла-Рошели, особенно Маниго, наделены несравненным коммерческим чутьем и беспримерной выносливостью перед лицом невзгод как материального, так и духовного свойства. Для этих деятельных натур, казалось, не существовало преград.
Маниго и впрямь успели снова сколотить состояние, подобно большинству их соратников по религии и земляков из Ла-Рошели, перебравшихся сюда нищими, под стать Иову. Очень скоро, приняв участие в делах Пейрака, они основали собственные предприятия по всей Новой Англии и на Карибских островах, где французские плантаторы-гугеноты не только восстановили силы, ибо «обратители в истинную веру» из родного королевства махнули здесь на них рукой, но и снова стали участвовать в своих былых делах в Ла-Рошели.
Особенно это касалось торговли «черным деревом», то есть чернокожими рабами.
Вот почему Анжелика защищала права на наследственное состояние внука Маниго, Шарля-Анри Гарре.
Сирики женился на красавице Акаши и не умер от этого. Напротив, у Анжелики сложилось впечатление, что он вполне счастлив в браке. Ей удалось переговорить с ним с глазу на глаз перед встречей с Маниго и сообщить ему о судьбе Женни и его сына.
Колина Патюреля они не застали — он все так же сновал по Французскому заливу. Переждав самый холодный сезон, он снова принимался объезжать акадийские и английские форты. В его отсутствие Барссемпуи, служивший его первым помощником в годы пиратских эпопей, стерег порт, рынки и доки.
Итак, Колин был в отъезде, зато Бертиль Мерсело была тут как тут. Она не упустила возможности встретиться с Анжеликой, хотя та вовсе не стремилась к этому — ей вполне хватило бабушки и дедушки Маниго. Не сумев избегнуть встречи с Бертиль, она решила добиться от нее объяснений, ибо коль скоро недотрога из Голдсборо пожелала увидеться с ней, то, наверное, не без причины. Но если она воображала, что дочь бумажника Мерсело намеревается говорить с ней о судьбе бедной Женни и об исчезновении малыша Шарля-Анри, то ей совсем скоро предстояло убедиться, насколько она наивна.
Молодая женщина, на красоту которой время повлияло весьма благотворно, немного пораспространявшись о погоде, с наигранной нежностью осведомилась о чудесных малышках Анжелики. Затем она сообщила о своих родителях, их делах, поболтала о путешествиях, намеченных на лето, и лишь слегка коснулась местных событий: кончин, браков и появления на свет детишек. С гневным видом она обмолвилась о раздорах, каковые, хвала Господу и мудрости губернатора, успели завершиться: с убедительностью, смахивающей на искренность, она заверила мадам Анжелику, что ей несказанно радостно встретиться с ней и видеть, что она по-прежнему красива и здорова.
— Как это у вас выходит, мадам Анжелика? Я вам завидую! Я целый месяц не вылезала из-под одеяла из-за простуды и до сих пор еще не оправилась.
Наконец, Анжелика уяснила, что весь этот поток любезностей преследует единственную цель: дать ей понять, снабжая приятными новостями о местных любовных интригах (после возвращения губернатора можно ожидать нескольких свадеб!), что частые отсутствия последнего объясняются визитами, которые он наносит индейской принцессе Тарантине, правительнице одного из островов в устье Пенобекота и сестре жены Сен-Кастина.
— О, это началось не вчера! Неужели вы не знали? Кроме того, — добавила она, — губернатор наведывается с целью брака к одной из дочек маркиза де ла Рош-Посей в Порт-Руаяле.
Анжелика только пожала плечами, вовремя вспомнив, что речь идет о малолетних девочках, и вовремя избегнув западни. Бертиль уж и не знала, что еще порассказать, чтобы излить свою желчь.
Впрочем, история об индейской принцессе походила на правду. Значит, Колин Патюрель больше не живет бобылем? Анжелика была рада за него.
— Благодарю вас, Бертило, за все эти интересные сведения, которыми вы меня снабдили. Однако я расценила бы куда благосклоннее не новости о господине губернаторе, а интерес к судьбе вашего пасынка, малыша Шарля-Анри Гарре.
Лицо Бертиль Мерсело исказилось от гнева.
— Чего вы теперь жалуетесь? Ведь он отныне ваш. Разве не этого вам всегда хотелось?
Насколько все же велика сила слов, насколько некоторые существа, особенно женского пола, умеют ранить своими речами! Какая-нибудь Амбруазина Модрибур, с ее умом, извращенными устремлениями и дьявольской хитростью, в состоянии расправиться с вами, подлив вам яду или подослав наемных убийц, стерев с лика земли ваше тело вместе с душой; злой же язычок, подобный тому, каким Создатель наградил Бертиль Мерсело, способен обречь на крушение целую империю…
Сколь могучим ни представал бы человеческий замысел — а возникновение Голдсборо и его триумф были прекрасным примером возможностей, открывающихся благодаря созидательному труду, — существование паразитов, вредящих, подобно Бертиль, гранитным опорам гордого сооружения — его отцам-основателям и матерям-основательницам, — внушало опасение за успех всего предприятия и заставляло соглашаться с пессимистами, считающими, что зло всегда торжествует над добром. Одно гнилое яблоко, попавшее в корзину, портит весь урожай. Стоит завестись червячку — и прощай, плод.
