К счастью, тщательно обструганные сосновые доски оказались прочными, а в засовах и в запорах не было недостатка. Толпа утихомирилась.
Но не совсем.
Возникший в ее глубинах мощный порыв выбросил к фасаду дома нескольких человек; под неудержимым напором чьи-то плечи наполовину высадили окно на первом этаже, искорежив хрупкие свинцовые поперечины и разбив ромбовидные цветные стекла, с хрустальным звоном посыпавшиеся на плиточный пол.
Ущерб этим и ограничился.
Тем не менее смущение от сознания того, что нанесен урон красивейшему дому, принадлежавшему одному из самых богатых, набожных и влиятельных семейств города, охватило виновных и куда больше способствовало умиротворению толпы, чем удары алебардами и вразумление солдат.
Раздался последний крик изумления, и воцарилась тишина. И к тому времени, когда появился лорд Кранмер в сопровождении графа де Пейрака со своим эскортом и графа д'Юрвиля, возглавлявшего команду матросов, толпа, заметно поредевшая, уже не представляла опасности.
Люди расхаживали группами взад и вперед, поглядывая на окна дома.
В обстановке, когда Массачусетс был возмущен недавними набегами индейцев из Новой Франции, само появление одного из священников, которыми их стращали, как огородными пугалами, и изображали вдохновителями убийц, вполне могло взволновать население. Да и возбудить любопытство, ибо мало кому доводилось прежде близко увидеть иезуита.
«А что, если на сей раз это он?» — спросила себя Анжелика, выглянув из окна.
Очередное чудо в Салеме! Она была готова к нему.
Впрочем, внешность новоприбывшего не совпадала с известными ей описаниями: голубоглазый, белокурый, с рубином в распятии…
Прихожая уже была полна народу, когда в нее вошли лорд Кранмер и Жоффрей де Пейрак.
Челядь стекалась со всего дома. Явился старый Сэмюэль Векстер в широком плаще, с длинной белой бородой, тщательно уложенной на накрахмаленные брыжи. Мужчина в кожаном плаще приветствовал его на своем языке, как выяснилось, на голландском, затем на английском, заявив, что после такого нападения он больше не расположен спешить на помощь ближнему. Неужели эти господа из салемской консистории утратили авторитет у собственной паствы?
Что касается его, Вана Лаана, то он — житель Оранжа, что на реке Гудзон, неподалеку от Долины ирокезов, народа могавков, по натуре весьма воинственного.
По его рассказу, однажды, когда он вытаскивал сети из кишевшей лососями реки, перед ним как из-под земли возникла вооруженная мачете и весьма малопривлекательная группа его весьма неуживчивых соседей. Это было все же лучше отряда абенаков, которые, приняв его за англичанина, сыграли с ним еще более злую шутку! Отведя его в один из поселков с длинными домами, они дали ему понять, что он избежит сомнительной чести, которую ирокезы оказывают своим пленникам — быть поджаренным на костре, — если согласится проводить двух бледнолицых, французского миссионера-иезуита и его помощника, молодого француза из Канады, до места встречи с Тикондерогой.
Тикондерога, или Человек-Гром — прозвище, данное одному французскому дворянину, владельцу фортов, а также множества небольших серебряных рудников в безлюдных землях Мэна, был известен ему благодаря своей репутации. Это лето Человек-Гром провел за пределами своего форта в Вапассу. По его сведениям, он отправился в сторону Нью-Йорка. Ван Лаану, белому человеку, предстояло облегчить им встречу. Его сопровождал один из вождей пяти племен, дабы засвидетельствовать выполнение поручения. С ним послали некоего Тагонтагета, и они отправились в путь вместе с двумя молодыми воинами, для которых это путешествие должно было стать первым знакомством с миром белых. Какая долгая дорога! По пути они узнали, что Тикондерога находится где-то между Бостоном и Салемом.
Пришлось свернуть к горам. Поговаривали о канадских отрядах, нападающих на пограничные фермы, но Вану Лаану, ответственному за француза-иезуита, так же, как и сопровождавшим его ирокезам, ничуть не улыбалась перспектива попасть им в лапы.
Анжелика опустилась на ступеньки лестницы. Ее примеру последовали Номи и Рут, расположившиеся за ее спиной. Какой-то слуга придвинул стул к изнемогающей от страха миссис Кранмер.
— Почему в моем доме? Почему в моем доме? — лепетала она.
Иезуит приковывал к себе внимание всех присутствовавших, заполнивших прихожую…
«Это не он», — сказала себе Анжелика, думавшая об отце д'Оржевале.
Драгоценные камни не украшали его распятие из меди и черного самшита. Зато сопровождавший его молодой канадец и ирокезский воин были ей знакомы. У этого последнего, высокого, мускулистого и крепкого, было крупное лицо, обезображенное следами оспы.
Трудно было сказать, кто больше притягивал к себе изумленные взгляды: иезуит или высокий дикарь с султаном из перьев, источавший острый тошнотворный запах.
Жоффрей де Пейрак обратился сначала к ирокезу на его языке.
— Приветствую тебя, Тагонтагет, друг Сванизита, вождя каюгов, от которого ты неоднократно доставлял мне послания, пока он отправился в Страну большой охоты. — Он достал из жилетного кармана какой-то предмет и передал его собеседнику. — Вот перстень, который я подарил тебе при первой встрече, чтобы он служил символом нашего знакомства. Ты передал мне его сегодня, сообщив тем самым, что находишься в наших краях. Почему ты не подождал меня за ручьем у холма на севере? Я собирался выйти тебе навстречу, чтобы проводить до города иенглиш.
Ирокез разразился тирадой, сопровождая ее энергичной жестикуляцией и тыча пальцем в иезуита, так что всякому, даже ни слова не понимавшему из его варварского наречия, было ясно, что он обвинял последнего, который не позволил ему ждать и вынудил направиться в город, пройдя со своим спутником через проход в укреплениях. Эти двое, выказывая оскорбительное пренебрежение к опыту бывалых воинов, столь свойственное французам, появились перед иенглиш, которые расхаживали взад-вперед и тотчас признали в них своих злейших врагов.
— А как мне было удержать его, — заключил он свою речь, сопровождаемую знаками одобрения голландца, — проломить ему голову, что положило бы конец нашему делу, столь близкому к завершению, и навлекло бы на меня гнев Уттаке? Мне и человеку корларов
[9]
не оставалось ничего другого, как последовать за ними, спрятав под сенью леса двух наших спутников из племени онондаго, более осмотрительных, чем мы.
Иезуит был среднего, скорее небольшого роста, худым и поджарым, но держался прямо и чопорно, словно врос в пол вестибюля под мрачными, а то и враждебными взглядами, и, несмотря на изорванную сутану, всклокоченную черную бороду и взлохмаченные волосы, придававшие ему диковатый вид, исцарапанные лодыжки и голые ноги, утопавшие в стоптанных мокасинах, источал такое высокомерие, которое мало-помалу завораживало и подчиняло себе присутствовавших.
