Рыдание сдавило ему горло. Она почувствовала, как его сильные руки стальным кольцом обхватили ее талию. От прикосновения к животу его лба у нее закружилась голова. Ее пальцы вцепились в волосы человека, стоящего перед ней на коленях. Но вместо того, чтобы оттолкнуть его тяжелую голову, она еще сильнее прижала ее к себе.
Его горячие губы вели ее к высшему блаженству. Он помог ей раздеться, его жесты были нежными и благоговейными.
Медленно он подвел ее к кровати, и они легли. Они смотрели друг на друга, ошеломленные совершенной свободой их обнаженных тел, которые могли сплетаться воедино и вновь отдаляться, следуя за приливами желания. Они позволили этому желанию вырваться наружу. Их руки и губы ласкали друг друга. Они растворились в бесконечном поцелуе, его горячее дыхание опалило их и блаженным теплом разлилось по жилам. И это могло теперь длиться вечно, пока хватит ни дыхания и сил.
Порывисто дыша, они предавались ласкам, и тела их, сплетенные воедино, охватило такое упоение, доходившее до страдания и толкавшее их в бездну страсти. Когда возбуждение достигло апогея, они погрузились в блаженство, пьянящее и пронзительное; они не могли себе представить раньше, что сладострастное слияние их тел будет таким всепоглощающим.
— Вы — сама честность! — шептал ей в ночи Никола де Бардань.
Что он хотел этим сказать? Что, перейдя границу, она честно предавалась наслаждению? Почему бы и нет? Ей было хорошо в его объятиях. Оба они были достаточно искушены в любви, поэтому в их первой ночи не было ни колебаний, ни стеснений.
Бардань отличался разнообразием в любовных утехах, он был чувственным, нежным и настойчивым, тем более что он сознавал, что именно ее он ласкал, целовал, обладал ею; его мрачное отчаяние уступило место любовной фуге и мысли, что он успокоит ее своими ласками и нежными словами. Его пышные речи смешили ее. Обнявшись, они провалились в сон, как будто в бездонный колодец, потом просыпались от прикосновения губ и вновь погружались в упоительный праздник любви.
В один из коротких промежутков забытья Анжелике приснилось, что какие-то мужчины преследуют ее, чтобы убить.
Она проснулась от своего крика, но молодой человек уже склонился к ней и целовал ее, чтобы успокоить.
Она вспомнила почти с наслаждением, что ужасные преступники мертвы, а она жива, и ее ласкает возлюбленный. Да, любовь никогда не оставит ее, любовь и жизнь!
А те, другие, — лишь жалкие трупы на дне холодной реки.
В порыве благодарной нежности она прижалась к груди мужчины и услышала, как бьется его сердце.
Розовый свет зари проникал в окна. Проснувшись в состоянии томного блаженства, она увидела Никола де Барданя около очага, бросавшего на вчерашние угли маленькие поленья и щепки.
В полумраке его слишком белая кожа почти светилась и отливала мрамором. Он подошел к краю кровати. Анжелика села и обхватила руками его колени. Так они и оставались какое-то время, прижавшись друг к другу.
Пальцы королевского посланника поглаживали кожу, где была роковая лилия.
— Сколько отчаяния в этом мире! — прошептал он. — Сколько утраченного счастья, сколько не праведных дел, совершенных в угоду принцам! А нужно лишь любить… и быть любимым… Почему я вовремя не понял это? Почему вы позволили мне зарыться в мои ужасы?
— Подумайте! А к чему бы привело вас мое стремление поколебать вашу уверенность исполнительного чиновника?
— Да! Вы правы! Вы совершенно точно судили обо мне. Я был слишком наивен, бежал от реальной жизни, боясь, что она разрушит мои иллюзии. А они меня так устраивали! В своем служении королю я видел чуть ли не божественный долг. В итоге я выбрал ложные пути. Я не мог понять, что главное в жизни — быть справедливым и работать над своей душой, а не философствовать впустую.
Тронутая грустными нотками в его голосе, она прикоснулась щекой к его гладкому круглому плечу. Ей было приятно чувствовать его кожу, и спокойствие незаметно пролетевших часов обволакивало ее. Так, поддерживая друг друга, беззащитные в своей наготе, как Адам и Ева, счастливые от сознания, что они существуют, они обменивались короткими фразами и воспоминаниями.
— Я был слишком глуп. Даже гугеноты, которых я хотел примирить самих с собой и вел их по дороге повиновения Богу и королю, гугеноты, которых я убеждал в своей дружбе и преданности, они презирали меня… Вы помните Манигола?
Она покачала головой.
— Я был покорен красотой и любезными манерами его старшей дочери, Женни. Сегодня я понимаю, что мое предложение о браке возмутило их: грязный папист просит руки их дочери. Они поторопились выдать ее за Жозефа Гаррета, простачка, но подходящего им по религиозным соображениям…
Анжелика не решилась рассказать ему, что чета Маниголов давно эмигрировала в Голдсборо, сейчас они гораздо менее фанатичны в религии; а что касается бедной Женни Манигол, то она исчезла навсегда в чащах американского леса, ее похитили индейцы, занимавшиеся грабежами.
Мысли Барданя все еще были в Ла Рошели.
— И именно тогда вы появились, обманщица и плутовка.
— Вы ошибались, я уже говорила вам. Для вас я родилась в тот день, когда вы впервые увидели меня. Я шла по мостовой Ла Рошель с корзинкой белья в одной руке и маленькой дочуркой — в другой. А мое будущее целиком зависело от вашей доброй воли. Разве не так?
— Вы правы, моя очаровательная служанка. Признаю, я был ужасным эгоистом. Вы так стремительно вошли в мою жизнь, я никого не видел, кроме вас, никто другой не существовал для меня. Мне и в голову не приходило поговорить о вами о вашем прошлом.
— Слава Богу, что вы не расспрашивали меня об этом… Если бы вы это сделали, я бы погибла.
— Я защитил бы вас, — слабо возразил он.
— Нет! Только не тогда… Вы бы ужаснулись, узнав о моих преступлениях, и выдали меня полиции.
Он покачал головой.
— Нет! Ужаснулся? Может быть! Но выдать вас! Никогда!
— За вас это сделал бы Бомье. Он рыскал повсюду, как крыса. У него уже были кое-какие подозрения. Он вызвал из Парижа Франсуа Дегре, думая, что тот признает во мне мятежницу из Пуату.
Она почувствовала, что он задрожал при упоминании о Дегре, и добавила:
— А вы?.. Ведь Бомье вовремя удалил вас, зная, что вы можете отнять у него его добычу.
Чтобы успокоить его, она нежно погладила его по бедру.
— Вот видите! И хорошо, что я солгала!
Ее ласка вновь пробудила в нем неистовое желание, и, опрокинув ее на подушки, он сжал ее в объятиях и обладал ею с безутешной яростью.
Когда она уходила от него, она попросила какое-нибудь оружие. Она и так достаточно пренебрегала советами, была чересчур неосторожна. Вполне возможно, что ее самые злейшие враги погибли вчера вечером, но она не хотела больше рисковать… Он предложил проводить ее, но она отказалась.
