— Что с сапогами? — Елена никогда не видела мужа таким, поэтому была на грани истерики. — При чем здесь сапоги?!
— В общем-то, ни при чем, — Томский встал и в задумчивости прошелся по комнате. — Главным образом…
Закончить свою глубокомысленную речь он не успел. Елена подбежала к мужу и влепила ему такую пощечину, что на щеке загорелось красное пятно.
— Ты чего?
— А ты чего? Зачем меня пугаешь?
— Лена, Леночка! Прости! — по выражению лица Толика было видно — только сейчас он вернулся в реальность окончательно. — Я не хотел! Честное слово, не хотел. Просто что-то накатило…
— Накатило… Накатило… Ну, на первый раз прощаю, — Лена вымученно улыбнулась и погрозила мужу пальцем. — Но чтоб больше не накатывало!
— Обещаю!
— Сиди тут. Я чаю принесу. На тебе лица нет…
Утренний грибной чай заваривали на общей кухне. Для того, чтобы его принести, требовалось пройти по платформе. Томский побывал там еще ночью. Убедился в том, что никого не убивал и кошмарную сцену гибели станции видел лишь во сне. Однако жену он ждал с нетерпением и… трепетом. Что если сейчас он услышит ее истошный вопль, выбежит навстречу и увидит заваленную трупами платформу?
«Плохо твое дело, товарищ Томский. Ох, как плохо. Перестал доверять собственным глазам? Скоро тебе потребуется консультант-поводырь. Будешь сверять его ощущения со своими, искать среднее арифметическое и, основываясь на нем, составлять мнение об истинном положении вещей. Веселенькая же у тебя начинается житуха!»
Скрипнула дверь, и на пороге появилась Елена с двумя кружками в руках.
— А вот и я! Там тебя Аршинов добивается по какому-то важному делу. Я сказала, что дела подождут. Война войной, а завтрак по расписанию.
Томский посмеялся над шуткой Лены. Как показалось ему самому — слишком фальшиво. Жена принялась рассказывать о своих планах на день. Говорила что-то о продуктах, сетовала на продовольственные проблемы. Томский кивал в знак согласия, даже что-то отвечал, но мыслями был далеко. Ему никак не давал покоя инцидент с сапогами. Не инцидент, если быть откровенным, а зловещий симптом. Только присутствие Елены мешало вновь с головой окунуться в размышления о лабиринтах подсознания. Он с трудом дотерпел до конца завтрака и поспешил к Аршинову.
* * *
Прапор встретил его в компании двоих парней. Одного Томский узнал сразу — это был долговязый часовой с наивными глазами, участник сюжета одной из галлюцинаций. Второй был постарше, кряжистей и отличался очень мрачным видом. Он почему-то постоянно сопел, что придавало ему обиженный вид.
— Слышь, Томский, эти клоуны, — Лёха сделал ударение на слове «клоуны», — треплются о том, что ночью по платформе кто-то шастает.
— И ничего я не треплюсь, — надул губы обиженный. — Своими глазами того мужика видел. Весь в желтом с головы до ног. Вон там он ходил. Пригибался, падла…
— В желтом! Скажешь тоже, — хмыкнул долговязый. — Обычная у него одежда. Камуфляж. И ростом он примерно с вас будет.
Когда парень поднял руку, указывая на Томского, тот вздрогнул. К счастью никто этого не заметил. Часовые продолжили спорить, а прапор — насмехаться над ними.
— К черту пошли, оба! — рявкнул он, в конце концов. — В желтом, не в желтом… Нечего мне тут панику сеять! Зарубите себе в носы: никто из посторонних ночью по нашей станции не шарится. Ясно?
«Посторонних? Ай, да Аршинов! Влепил в самую точку. Не посторонние ночью гуляют по платформе, а те, кто не помнит, когда надевали свои сапоги. Тебе достаточно протянуть руку, чтобы схватить шатуна за шиворот».
Томский вновь дернулся. На этот раз он испугался, что произнес эти слова вслух. Часовые не ошиблись. Они действительно видели его на платформе. Наверняка бродил в полубреду, прислушиваясь к голосам из своей больной головушки. Может, стоит сказать Лёхе правду? Нет. Пока нет. У него еще остался запасной козырь в рукаве. Правду он скажет после того, как Берзин откажет ему в надежде на излечение.
— Пороха ребятки не нюхали, вот и мерещится им всякая чертовщина, — с деланной беззаботностью подытожил Томский. — У страха, как говорится…
— Гм. Точно. Не служили они под моим началом. Я ж, Толян, и не из таких увальней стопроцентных солдат лепил. Не поможешь мне с генератором? Опять, сука, фурычить не хочет.
— Извини. Я к другой бригаде уже пристроился…
В этот день Толик вновь взялся за лом. В перерывах между долбежками резал кусачками колючую проволоку. После Берилага этого добра на станции скопилась уйма. «Колючка» мешала, поэтому ее разрезали на короткие куски и зарывали в строительный мусор.
Помогать в этой работе «Дядь-Толе» вызвался вездесущий Мишка. Он без умолку болтал и старался рассмешить старшего товарища, однако тому было не до смеха. Томский нет-нет да и поглядывал на стальные ворота. Он понимал, что Вездеходу никак не управиться ни за день, ни за два, и все равно с нетерпением дожидался возвращения карлика.
«Скорее всего, Вездеход вернется ни с чем. Даже если ему удастся добраться до Берзина, тот, скорее всего, не согласится на встречу. Передаст через карлика, что посылает тебя куда подальше, и вся недолга…»
— Дядь-Толь, а я знаю, кто у нас по платформе ночами ходит, — неожиданно сообщил Мишка. — Я видел…
— Кого?
— Пока не скажу, — пацан заговорщицки подмигнул. — Боюсь ошибиться, но… Очень скоро буду знать точно.
Томский внимательно посмотрел на мальчика.
«Какого хрена шкет с тобой играет? Почему не скажет напрямую: „Дядь-Толь, ночью по станции бродите вы. И нечего прикидываться шлангом!“».
— Скоро, — вновь пообещал пацан. — Вы будете первым, кому я обо всем расскажу.
— Спасибо за доверие, Михаил и… Постой-ка.
Толик сунул руку в карман и протянул Мишке желтый кругляш диаметром в два сантиметра, в центре которого была звездочка. Эта пуговица от кителя или шинели времен Советского Союза попалась ему на глаза в кабинете Корбута. Он зачем-то сунул ее в карман и лишь теперь нашел применение.
— Держи, Мишка.
Глаза мальчика зажглись радостным блеском. Он долго рассматривал подарок.
— Спасибо, Дядь-Толь!!! Я у мамки шнурок выпрошу и буду ее на шее носить.
* * *
Опасаясь возвращения ночных ужасов, Анатолий напросился на дежурство. Якобы для того, чтобы проверить заявление часовых. Само собой, в эту ночь посторонних на платформе не наблюдалось. Томского разбирал смех, когда он видел, как часовые пялятся в тот угол, где накануне разгуливал пришелец. Его так и подмывало сказать парням, чтоб зря не мозолили глаза.
Утро принесло новые заботы. Томский участвовал в нескольких совещаниях, касающихся направления делегации в Полис, потом вновь работал ломом. К вечеру он окончательно утратил надежду на возвращение Вездехода. Воображение рисовало мрачные картины поимки и расстрела карлика.
