До отца, наконец, донеслись слухи о беспутных выходках его сына. Дважды отец разговаривал с ним, после чего Ляо на время утихал, но однажды случилось то, что должно было случиться. Мой брат поднял голос на отца, и тот не сказав ему больше не слова, молча, указал на дверь. Несколько лет мы о Ляо ничего не слышали, пока в один из дней он не появился на пороге в форме офицера. Уйдя из дому, он завербовался в армию, и благодаря отличной физической подготовке и своим личным качествам, сумел сделать себе карьеру. Я хорошо помню его приезд. Нарядный, в сопровождении двух солдат, на великолепном коне, в красных высоких сапогах. Особенно красив был его мундир с вышитыми тигрятами.
- С вышитыми тигрятами? Это как?
- Извините, господин. Забыл вам сказать, что в Поднебесной различным чинам, указом сына Неба, присваивались особые золотые вышивки на груди и на спине. На одеждах гражданских чиновников были вышиты летящие птицы, являющие собой грацию, обходительность и такт, а вышивками на мундирах военных были звери, символизировавшие бесстрашие и героизм. Так вот тигрята на его мундире говорили о том, что он имел седьмой ранг. Самый низший ранг у военных был девятый - морские коньки. Теперь, с вашего позволения, я снова вернусь к рассказу. Своим приездом он хотел показать отцу, что тот был неправ по отношению к нему, что он без всякой поддержки, несмотря ни на что, сумел стать человеком, но отец не стал даже разговаривать с ним. Только передал через меня брату старинную китайскую поговорку: 'из хорошего железа гвозди не делают, а дельный человек не пойдет в солдаты'. Не ожидая такого холодного приема, Ляо обиделся и сказал, что больше ноги его не будет в родном доме. Он уехал, и мы опять о нем не слышали несколько лет. Потом до нас дошла история о том, как Ляо оскорбил сын высокопоставленного чиновника, являвшийся 'мастером клинка'. Брат вызвал его на поединок, на котором убил своего обидчика. Так как все произошло при свидетелях, и все правила были соблюдены, он отделался разжалованием и ссылкой на дальнюю границу. Затем, это я уже знаю из его рассказов, он стал шпионом жизни.
- Кем… кем он стал?
- Извините, господин, придется снова свернуть в сторону от прямого пути моего рассказа. 'Шпион жизни' в нашей стране это тот, кто проникал на территорию противника, собирал необходимую информацию и возвращался. А 'шпионами смерти' у нас называли послов, основной задачей которых была передача противнику ложных сведений. Выполнив свою миссию, они оставались заложниками, и когда обман обнаруживался, их убивали. Еще китайский военный писатель Ду Му, живший 300 лет тому назад, писал: 'в качестве шпионов жизни надлежит подбирать людей с ясным духом и умом, умеющих при этом казаться глупцами; их роль кажется второстепенной, но она требует отваги и благородства духа'. Мой брат, взяв на себя эту трудную миссию, думал, таким образом, вновь заслужить себе прежнее положение в обществе и вернуть офицерское звание. Но прошел год, другой, он постоянно рисковал головой, выполняя сложнейшие задания, а его словно не замечали. Правда, на третий год его отметили и дали звание офицера. Девятый ранг. Другие, не совершив и трети того, что сделал он, к этому времени стали важными людьми. Тогда он дезертировал из армии. Стал бродягой, а затем… разбойником.
- Разбойником?! Как мило!
- Господин, вы, наверно, смеетесь надо мной! Ведь, несмотря на то, что это мой брат, и в то же время он позор нашей семьи! Впрочем, я не судья брату своему. Лучше снова приведу слова своего отца. 'В руках хорошего человека даже плохое дело становится хорошим, а в руках плохого человека хорошее дело становится плохим'. Так, наверно, случилось и с Ляо.
- Не переживай Лю, это все лишь жизнь. Вот взять, к примеру, меня. Впрочем… Как-нибудь потом. Рассказывай дальше.
- Хорошо, мой господин. Теперь я расскажу о себе. Я шел по стопам братьев, но когда мне стукнуло десять лет, судьба решила, что мне предстоит иная дорога. В наш городок приехала комиссия из налогового ведомства с проверкой. Такое обычно бывало раз в три года. Отец, считавшийся не только прославленным мастером ушу, но и богатым человеком, был удостоен разговора с главой комиссии. Я прислуживал им, поднося и унося тарелочки с едой и питьем. Когда разговор перешел на налоги, чиновник, чтобы подкрепить свои слова, достал из широкого рукава скрученный лист бумаги. Развернув его, он нараспев стал читать выдержки из указа. Чуть позже, когда они пили чай, отец решил развлечь важного гостя, предложив мне пересказать то, что тот зачитал час тому назад. Отец уже знал о моей уникальной памяти с того самого момента, когда в шесть лет я одним махом выдал длинный монолог героя из спектакля бродячего театра. Чиновник удивился моей необыкновенной способности и спросил, умею ли я еще что-нибудь. Я сказал, что могу, взглянув на бумагу, потом в точности записать то, что в ней записано. На следующее утро за мной прислали посыльного. Я предстал перед членами комиссии и продемонстрировал свои способности. Только потом я понял, что это было не столько представлением для чиновников, сколько своеобразным экзаменом. Так мои способности и деньги отца открыли передо мной двери уездного училища. Закончив его, сдал экзамены и стал чиновником. Моя работоспособность, необыкновенная память и жажда знаний поражала даже самых строгих и педантичных чиновников. Прошло два года моей работы в должности делопроизводителя, когда пришло время экзамена на повышение, проводимого раз в три года. Сдав, я получил степень цзюйжэнь или 'выдвинутый'. Вместе со степенью мне присвоили девятый ранг. На второй год после провинциального экзамена 'выдвинутые' со всей империи съезжались в столицу на экзамены, которые назывались 'столичными экзаменами'. Выдержавшие их получали степень 'цзиньши' и еще раз сдавали в императорском дворце повторные экзамены, которые назывались 'дворцовыми экзаменами'. Мои успехи не остались незамеченными, и по их окончании я получил сразу седьмой ранг. Теперь на моем халате золотом горела вышивка - картинка, изображавшая утку - мандаринку. Вслед за повышением меня перевели из налогового управления в торговый департамент. Именно там раскрылись мои способности в овладении другими языками. Еще через два года рисунок 'утки' сменила 'белая цапля', а вместе с новым рангом я получил новую должность в управления торговли в городе Пинлян. Я стал весьма уважаемым человеком. Теперь у меня в подчинении было двадцать чиновников, которые ловили каждое мое слово и подобострастно заглядывали в глаза в ожидании наказания или поощрения. Мои способности высоко ценили, и был недалек тот день, когда я мог бы сам возглавить департамент, пусть даже уездного города, но тут случилось то, что нельзя не предусмотреть, не угадать. Если господин не против, я снова отвлеку его внимание на объяснение сложившийся политической ситуации в Поднебесной. В нашей стране в те годы царило всевластие и произвол тайной полиции, поощрение доносительства, казни по первому доносу, без надлежащего расследования и суда, усиление цензуры. Был даже издан специальный указ, особо поощрявший слежку и доносительство. И люди доносили, но не потому, что были столь низки душой, а в большей степени из-за того, что наказание за недоносительство было такое же, как и за само преступление. Тайная полиция императора или как ее называли 'Стражи в парчовых халатах', представляла собой организацию хладнокровных и безжалостных убийц. Когда они появлялись, с ними приходила смерть. Никто из жителей Поднебесной, какой бы он властью не обладал, не чувствовал себя спокойным и защищенным. Тысячи людей были подвержены пыткам и убиты из-за пустых доносов и наговоров. А тут еще пошла волна репрессий против писателей. Указом сына Неба было запрещено употреблять в именах и письменной речи целый ряд иероглифов. Виновных кастрировали или просто рубили пальцы на руках, чтобы не могли держать кисточек для письма, а авторов неугодных книг, пьес или стихов сжигали, обмотав свитками их произведений. В это самое время я решил попробовать себя в литературе. Написал небольшую пьеску и около трех десятков стихотворений. Только для себя. Но однажды, будучи приглашенным на банкет по случаю нового назначения моего коллеги, выпил лишнее и случайно сболтнул о своем пристрастии, а через день в мой дом ворвались люди из тайной полиции. Произведя обыск, они нашли свитки с моими рукописями. Две недели просидел я в тюрьме, трясясь в ожидании приговора. Потом меня вызвали к следователю, и тот показал мне новый донос, в котором меня уже обвиняли во взимании взяток у купцов. Если раньше я еще мог надеяться, что благодаря моим талантам и успехам на работе, отделаюсь штрафом или, в крайнем случае, выгонят со службы, то теперь меня ожидала казнь. К взяточникам у закона в нашей стране нет милосердия. Когда следователь сказал, что меня, возможно, ждет 'линчи', я упал в обморок. Может, он хотел меня попугать…
