- Святой Георгий!!
Десятка полтора солдат еще на бегу погибло от арбалетных стрел, зато оставшиеся в живых, прорвавшись к баррикаде, с ходу накинулись на защитников города. Французы чуть ли не в исступлении кололи англичан пиками, рубили мечами и били булавами. Спустя несколько минут первый ряд атакующих был уничтожен, после чего под удары горожан попал второй ряд, но все же не смотря на потери, англичане то там, то здесь сумели проскользнуть меж ударами копий. Высокий лучник с топором на длинной рукояти сумел добраться до гребня баррикады, а затем опускать свое увесистое оружие на голову какого-то француза с лентой на шлеме, правда, в следующую секунду получил удар копьем в грудь, сбросивший его с баррикады. Другой лучник с мечом в руке только успел взобраться на перевернутую телегу, как получил в живот арбалетную стрелу. Но упал не назад, а вперед на головы горожан, дико крича и хватаясь за живот. Правда, кричал недолго. В его беззащитное тело тут же вонзились две пики. Но потери несли не только англичане, но и французы, несмотря на их доблестное сопротивление. То один, то другой падали защитники города, изрубленные мечами и топорами или проткнутые копьями. Я видел, как один француз дико визжал на одной ноте, когда клинок перерубил ему руку и вошел в туловище. За ним упал с разрубленным черепом другой защитник баррикады, потом третий… И вот в пробитую брешь ворвались, расширяющимся потоком, озверевшие от крови, английские солдаты. Островитян охватило самое настоящее безумие; они рубили и кололи, не глядя на поднятые руки и мольбы о пощаде, пытаясь быстрее добраться до вожделенных богатств. Вскоре площадь и баррикады были завалены мертвыми телами. Кровь была везде: на камне, на дереве, на железе. Даже воздух, казалось, имел привкус крови. Наконец наступил миг, когда горожане, сломленные и устрашенные, дрогнули, а еще через несколько минут, отступление превратилось в паническое бегство.
Развернувшись, я медленно пошел обратно. Меня не мутило, хотя я только что стал свидетелем кровавой бойни, от которой человек двадцать первого века запросто рухнул в обморок. Просто стало противно в душе и пусто в голове. Мир, вокруг меня, в одно мгновение обесцветился, став неуютным и серым. Вернувшись назад, я пошел тем направлением, что указал мне латник. Чем дальше я углублялся в городские улочки, двигаясь в направлении городских ворот, тем чаще слышал крики:
- Город наш!! Грабь!!
В след крикам трещали двери взламываемых домов. Где-то вдалеке раздался истеричный женский крик. Мимо меня пару раз пробегали солдаты с тюками за спиной. Скользнув по мне настороженным взглядом, они спешили дальше. Большинство домов, мимо которых я проходил, стояли уже с взломанными, распахнутыми настежь дверями. С одной улицы неслись крики: - Грегори, сюда!! Давай топор!! Ломай!! - с другой слышались звуки яростной ссоры, похоже, кто-то не поделил добычу. Брань и проклятия мешалась с криками боли и пьяными воплями.
Этот город был далеко не самым красивым городом Северной Франции, просто крупным перевалочным пунктом на перекрестке торговых путей, но и он не заслуживал такой участи. Но война есть война - теперь пришло его время. Ворвавшаяся дикая орда грязных, окровавленных солдат, нашли здесь все, о чем мечтали. Пришло время убийства, насилия и бессмысленных зверств. Всякий мужчина - француз был врагом, которого следовало зарубить, а женщину - изнасиловать. Людей резали, как свиней, их расстреливали из луков, как мишени, просто так, ради потехи. Но победителям хотелось не только крови и денег. Быть женщиной в Ла-Дарьене в этот день значило быть в аду. Пожаров было мало, так как солдаты предпочитали грабить дома, а не сжигать, но зверств было предостаточно. Мужчины умоляли не трогать их жен и дочерей, а потом были вынуждены смотреть, как тех насилуют. Многие женщины прятались, но солдаты, привыкшие находить тайники на чердаках и под лестницами, вскоре находили их. Женщин насиловали, а затем выволакивали на улицу, срывали с них одежду и гнали, как добычу. Я видел как жену торговца, очень толстую, голой запрягли в тележку и гоняли ее по главной улице, стегая кнутом. Около часа заставляли ее бегать солдаты, хохоча до слез над ее трясущимися складками жира, а когда наскучило, просто перерезали ей горло. Рыская в поисках добычи, солдаты нередко натыкались на пиво и вино. Напившись, становились от этого все безумнее, а зверства, творимые ими, все страшнее.
Вдруг отчаянно зазвонили колокола. По направлению, я определил, что колокольный звон шел от тех двух церквей, которые так отчаянно защищали горожане.
При этих звуках я передернул плечами, но не от холодного порыва ветра, а от нервного озноба, а затем ускорил шаг, чтобы как можно быстрее добраться до городских ворот. Только завернул за угол очередной улочки, как вдруг услышал пронзительный женский крик. Чувство жалости, которое как мне казалось, изжил в себе, неожиданно вырвалось, да с такой силой, что прежде чем начать думать, я уже начал действовать. Забыв про боль в избитом теле, я почти влетел в дом, откуда доносились звуки борьбы и женские крики. Внизу в помещение лавки никого не было - крики шли сверху, из жилых помещений. Взбежал по лестнице вверх. На последних ступенях лежал труп слуги с кухонным ножом в руке. На лице и груди - несколько колотых ран. Перескочив через него, оказался в большой комнате - гостиной. Среди распахнутых сундуков и выброшенного тряпья рылся лучник в легкой кожаной броне, а другой, с лицом, забрызганным кровью, прижимал кинжал к горлу миловидной женщины средних лет, стоявшей у стены, другой рукой он задирал на ней платье. В двух шагах от них, у перевернутого стула, лежало тело молоденькой девушки. Судя по всему, та была в обмороке. Лучник, до этого рывшийся в сундуке, резко развернулся ко мне. Его перекошенное злобой лицо не предвещало ничего хорошего, об этом же говорил сжимаемый в руке меч. Другой солдат, у которого даже борода слиплась от крови, повернув голову в мою сторону, зло зарычал:
- Вон отсюда!! Это наша добыча!
Лучник с мечом, сделал ко мне шаг, после чего произнес:
- Или я сейчас увижу твою спину, или ты увидишь свои кишки, разбросанные по всему дому! Выбирай!
Это были уже не люди, а звери в человечьем обличье. Дикая злоба, жажда крови и алчность прямо сочились изо всех пор этих грабителей и насильников. Напряженное тело и рука с мечом, готовая разить, подсказали мне, что говорить без толку, поэтому я сразу начал действовать. Резко шагнув к вольному стрелку, я одновременно нанес с плеча рубящий удар. Он сделал так, как я хотел. Уходя от удара, стрелок, прикрывшись мечом, отступил. При этом он забыл, что у него за спиной стоят раскрытые сундуки. Наткнувшись на один из них, солдат потерял равновесие и на какое-то мгновение раскрылся. Больше мне и не надо было; клинок свистнул в воздухе, и кровь залила разрубленное лицо лучника. В следующую секунду уже пришлось отпрыгнуть мне, чтобы уйти от удара кинжала второго наемника. В спешке, не рассчитав силы, лучник по инерции проскочил вперед, удачно подставив свою челюсть под удар эфеса. Оглушенный солдат, отлетел назад и уже при падении зацепил за один из стульев, с которым рухнул на пол. Повернулся к первому лучнику. Тело того уже сползло с сундука и теперь лежало в луже натекшей с него крови. Труп! Развернулся, подошел ко второму вольному стрелку. Тот лежал без сознания. Повернулся к женщине, которая прямо прикипела взглядом к моему мечу, с лезвия которого стекала кровь. Ее неестественно бледное лицо и дрожащие губы подсказами мне, что хозяйка дома грани истерики.
