«А Ванесса сказала, что их было больше. Два генерала, а тут один. Впрочем, с ней все ясно. Что услышала, то и сказала. С грузовиками тоже ясно. Не с пустыми руками предатели убегать собрались. Вчера передали, что во время мятежа два банка распотрошили. Наверняка они. В штабной машине ехал генерал со своими полковниками. Тут тоже все понятно. А кто тогда ехал в трех легковых машинах? Ближайшие родственники представителя правительства? Смешно. Понятно, что список сократили и откорректировали и только потом отдали журналистам. Да и какое мне, в конце концов, дело до этого всего?! Плюнуть и забыть!»
Через пару дней меня навестил еще один капитан, но уже в гражданской одежде. Глаза – холодные, колючие льдинки. Предъявив специальный жетон следователя армейской службы безопасности, начал допрос под протокол. Его интересовало все, что я видел и слышал. К этому моменту я уже знал, что из четырех человек в капонирах выжил только я один, но вот судьба лейтенанта и остальных парней мне была неизвестна. В новостях и репортажах это было подано как подвиг четырех человек. Рассказав все, что знал, я поинтересовался судьбой товарищей. Ответ был сухим и предельно лаконичным. В живых, помимо меня, осталось пятеро. Кто именно, капитан сообщить отказался, объяснив тайной следствия. Когда он ушел, я проанализировал нашу беседу и пришел к выводу, что следователя больше всего интересовали факты расстрела той самой колонны. И даже не столько мои действия, а то, что я видел. Что это была за машина? Ее особые приметы? Не видел ли я людей из других легковых машин? Когда мне эти вопросы надоели, я ему заявил, что мне было не до деталей и хватить жевать одно и то же. Тогда он перешел к новым вопросам. После допроса я еще больше утвердился в мысли, что на поле боя действительно была машина вице-президента какой-то там корпорации. Если так, то, судя по всему, я убил большого босса. Но тогда… Тогда ой-ой-ой! Мало того, что на меня одна корпорация зубы точит, так теперь еще и вторая… От подобной мысли мне стало неуютно и зябко в теплой палате.
Из тех же самых новостей я узнал, что журналисты открыли счет в банке на мое имя. Этакая благотворительная акция в пользу тяжелораненого героя из нескольких коротких репортажей, начиная от напыщенной речи председателя общества армейских ветеранов и кончая сентиментальным сюжетом о том, как маленький мальчик разбил свою копилку, чтобы отдать свои деньги дяде-герою на лекарства. Я только диву давался всей этой беспардонной шумихе. Не скрою, вначале было приятно, но потом славословие в мою честь стало настолько приторным и слащавым, что я казался себе тортом, выставленным для угощения. Его едят все кому не лень, нахваливая и облизывая от удовольствия пальцы. В эту ночь я долго ворочался на кровати, все никак не мог уснуть.
А еще через неделю порог моей палаты переступили родители. Разговор получился скомканный, натянутый, и все из-за того, что вместе с ними в помещение набилось около десятка журналистов, которые должны были соответствующим образом осветить это событие. Мама то и дело подносила к глазам платок. Отец, неловко себя чувствуя среди всей этой суматохи, расспрашивал меня сухо и деловито, касаясь только обстоятельств моей армейской службы. Он словно чувствовал, что ни о чем другом спрашивать меня не надо. И я был ему благодарен за это. Зато журналисты лезли с вопросами и тут же со своими комментариями отправляли мои ответы в эфир. После этого несколько дней потоком шли делегации от различных фондов и обществ. Палата стала похожа на цветочный магазин. Родители навестили меня еще два раза, а потом уехали домой. Когда за ними закрылась дверь палаты, я облегченно вздохнул. Я устал лавировать между правдой и ложью.
Комиссия признала меня годным, а я, вместо того чтобы радоваться, что у меня все в порядке, расстроился. Меня не армия пугала, а то, что я снова нахожусь в центре внимания моих таинственных преследователей. Если тогда они потеряли мой след, то теперь знают, где меня искать. Что делать? Однажды, сидя на кровати и готовясь к ужину, я как раз думал над этой темой. Внезапно дверь ушла в сторону. Я никого не ожидал в это время, поэтому тело и мозг отреагировали на такой визит как на опасность. Рука потянулась к кнопке срочного вызова, но, увидев, кто стоит на пороге, вернулась назад. Губы сами собой растянулись в радостной улыбке. В палату ввалился в парадной форме штаб-сержанта мой бывший командир отделения, Гастон Марше. От него приятно пахло дорогим одеколоном и хорошим джином. На его груди красовались новенькие медали «За особые заслуги» и «За отвагу». Я вскочил с кровати. Мы обнялись.
– Привет, Дэв.
– Привет, Гас. Где ты пропадал? Может, хоть ты мне расскажешь, что произошло на самом деле. Ведь, кроме того, что говорят по «голо», я ничего не знаю. Правды никто не говорит! Был у меня особист и тоже отделался общими словами. Тайна следствия и тому подобное. Ну, рассказывай. Не томи.
Сержант был подшофе, из него фонтаном хлестало возбуждение. Садиться отказался. Стал мерить палату шагами.
– Расскажу. Еще как расскажу! Слушай, мы с тобой отхватили по такому куску пирога! По громадному! Никогда не думал! Есть Бог на свете! Есть!
– Гас! Что за бред ты несешь? Совсем как журналисты! Объясни толком!
– Слушаюсь, сэр!
Комично отдав мне честь, он наконец взял себя в руки. Сел на стул и начал свой рассказ:
– Первый внешний пост, отдыхающую смену и лейтенанта мятежники захватили обманом. Дескать, смена пришла. Потом лейтенанта пытались заставить снять посты, но он наотрез отказался. Тогда на его глазах застрелили Берга и солдата из третьего отделения. Когда он снова отказался, его принялись пытать. В конце концов его бы сломали, но время поджимало. С помощью струсившего сержанта из первого отделения им удалось выманить начальника караула блокпоста на периметре, но и тот отказался участвовать в провокации. Его застрелили. Легко пролитая кровь словно с ума свела этих уродов. Нас согнали в кучу, как баранов, и погнали в сторону блокпоста в качестве живого щита. Позади ревели моторы «Сиверов». Нас предупредили, что пулеметчики бронетранспортеров в случае малейшего признака неповиновения получили приказ стрелять на поражение. Ребята с поста во главе с Дакроном пробовали стрелять аккуратно, крича, чтобы мы ложились, но, как только первый из нас бросился на землю, он тут же был прошит пулеметной очередью. Что в лоб, что по лбу. Под прикрытием бронемашин и наших спин гвардейцы в считанные минуты захватили пост, а ведь у наших ребят было по две гранаты на нос. Что тут скажешь, парни погибли как герои. Из нас осталось в живых только четверо. Во время захвата поста мятежники стреляли во всех без разбора. И в тех, кто с оружием, и кто без него. Я, улучив момент, подхватил автомат убитого гвардейца и успел пристрелить двоих, пока не получил две пули и не рухнул на землю. Мятежники сочли меня убитым. Дальше не помню, лежал в беспамятстве до тех пор, пока не прибыл отряд «охотников». Одновременно с ними был сброшен с воздуха десант. Прямо на взлетное поле. Кстати, тебя десантники там и нашли. Под челноком, вместе с лейтенантом. Он теперь тоже в героях ходит. Правда, не в таких крутых, как ты. Вот, в общем, и все.
Гастон замолк, я тоже молчал в ожидании продолжения, но когда понял, что он ждет вопросов и собрался открыть рот, его снова прорвало:
