Меня поразил не голос, а открывшаяся сознанию мысль, что мы не ушли от смерти, а только получили короткую отсрочку. Неожиданно мне стало жарко. Следом появилось ощущение, что не хватает воздуха. Судорожно глотнув пару раз, я бросил отчаянный взгляд на командира, но тот, не отрываясь, смотрел на грязный колпак лампы. Только я хотел вскочить на ноги, как Макс сделал жест рукой «сиди».
– Что тебе надо? – спросил командир.
– Ваши жизни, Жано. Вы первые, кто залетел в мои сети, и, смею надеяться, не последние. Жаль, конечно, что вы не попробовали прорваться на поверхность. Очень жаль. Тогда бы сейчас мы беседовали лицом к лицу. Ладно, что сделано, то сделано. На армию не надейтесь. Сигнал маяка здесь не пройдет. Туннели надежно экранированы. Но все равно вы везунчики! У вас есть оружие. Вы можете застрелиться. Жаль, конечно. Хотелось бы лично побеседовать с каждым из вас. Но – увы… Надеюсь, другие, кто придет вслед за вами, смогут доставить мне больше удовольствия! Они ответят за все! Они будут ползать у меня в ногах, запихивая внутренности обратно, в свои распоротые животы!! Я буду нарезать их ломтями, скармливая мясо крысам у них на глазах! Это будет вам урок! Будете знать, как стоять на дороге у Лиона Веракруса!! Лучше застрелитесь, везунчики! Сейчас! – Возникшая пауза только сгустила напряжение. – Впрочем, я несколько погорячился. Нервы, господа. Нервы. Это беда нашего времени. Теперь мне надо идти. Много работы. Вам, живым покойникам, проще. Торопиться уже некуда. Кстати, как вам ваша братская могила? Достаточно комфортабельная, не правда ли?! Ох! Опять заболтался. Все, ухожу.
Голос замолк, я повернул голову к командиру. Тот показал жестом, что я должен сделать. Через пять минут «жучок» лежал у меня на ладони, а еще полчаса ушло на тщательное сканирование нашей камеры. Прибор показал: все чисто, после чего я снова сел на свое место. Никто не сказал ни слова. Да и о чем говорить: приговор оглашен и подписан. Но так, оказывается, думали не все. Неожиданно раздался голос Макса:
– Хотел бы я знать, кто нас предал!
«Какая, к черту, разница – кто?! О себе нужно думать. О себе. И… о смерти! Неужели это конец? Неужели этот каменный мешок будет нашей братской могилой?»
Я взвинчивал себя подобным образом, пока тишину не нарушил взрывник:
– А как погибли парни?
Вопрос явно родился стихийно, под воздействием случайного импульса. Это стало понятно, когда в следующую секунду на его лице появилось написанное крупными буквами сожаление о вырвавшемся вопросе. Наступило неловкое молчание. Эл, поняв свою ошибку, сам исправил положение:
– Вопрос снимаю.
Неожиданно я поймал себя на мысли, что перестал бояться. Так бывает, когда страшного вокруг тебя слишком много. Страх сам себя сжигает. Происходит пресыщение. Ты уже ничего не чувствуешь, кроме тупой усталости, которая постепенно переходит в апатию. Я впал в забытье. Ощущение времени и пространства исчезло. Очнулся, когда все уже спали, за исключением командира. Тот, похоже, просто сидел с закрытыми глазами. Видимое безразличие этих людей к смерти испугало меня. Они были готовы к смерти, а я нет. Меня просто обдало жаркой волной страха, сдавившей горло и перепутавшей мысли. Попытка взять себя в руки провалилась, чувствовать себя жалким и несчастным было легче. Мне так не хотелось умирать. Потолок, словно крышка гроба, надвинулся на меня, давя и прижимая к полу. Я почувствовал себя замурованным заживо. Где-то там, наверху, жизнь, светит солнце, растет зеленая трава, а я здесь, в каменном гробу… Живой мертвец. От этой мысли веяло безысходностью. Жить. Я хочу жить! Сердце тяжело бухало в груди. В висках стучали маленькие молоточки. Хотелось пить, но в то же время не хотелось шевелить даже пальцем.
«Меня скоро не станет. Все будут, а меня не будет. Это неправильно! Это несправедливо! Почему я?!»
Каждому понятно, что жизнь рано или поздно закончится смертью. Но когда она придет? Никто этого не знает, каждый пребывает в неведении о дне ее прихода. А когда знаешь, что твоя жизнь стала измеряться не в десятках лет, а в часах. Что тогда? Когда знаешь о приходе смерти, но ничего нельзя сделать, чтобы предотвратить ее, – это страшно. Это сводит с ума. Что-то подобное, очевидно, происходило сейчас со мной. Впереди меня ждала тьма. Я знал это. Какой она будет? Не хочу знать! Хочу жить! Я терял над собой контроль. Реальность ускользала. Попытался вырваться, хватаясь за мысли, как за соломинки. Но сознание, не удержавшись, провалилось в хаос, и только на самой грани восприятия проскакивали мысли, острые как иголки: «Жить! Хочу жить!»
Хотелось взвыть и бежать отсюда прочь, лишь бы не видеть этих холодных каменных стен, этого жалкого тусклого света. Солнце! Хочу увидеть солнце! Это было не желание, а нечто большее, нечто, раскаленной иглой прожигающее мое сознание насквозь. Внезапно за моей спиной в стене образовалась пустота и в глаза ударил яркий свет.
Глава 20
Я словно находился в двух местах сразу. Мыслями – в темноте подземелья, рядом с крысами-мутантами, а всем своим физическим существом – под палящим солнцем, среди непонятных развалин.
«Это неправильно! Я сошел с ума! Как настоящие!»
Последнее относилось к небу и солнцу. От этой, казалось бы, обычной картины меня заколотило самым натуральным образом, несмотря на палящие лучи полуденного солнца. Зеленый лес. Синь неба. Оранжевый апельсин солнца. И развалины, посреди которых я лежу. Картина была проста и ясна, но насколько она реальна? Разум, привыкший опираться на логику и факты, сбоил, разрываясь между истинной действительностью, находящейся глубоко под землей, во тьме, и окружающей реальностью. Я не специалист в области человеческой психики, ничего не знаю о галлюцинациях, замещающих реальность в сознании больного, зато я исследователь-практик, поэтому решил пойти путем эксперимента. До этого я неподвижно лежал на спине, боясь пошевелиться, а затем опираясь на руки. Окружающая меня картина не исказилась, чего я боялся в глубине души, а осталась такой же, как и была. Взяв камень в руку, сжал его в кулаке. Рука, пусть и через перчатку, чувствовала грубую шероховатость и острые углы сколов. Некоторое время смотрел на него, потом отбросил. Услышал перестук перекатывающегося по плитам камня. Резко повернулся и взглянул на солнце. Тут же отвел глаза. Смахнул слезы. Это была реальность! Несколько минут растерянно крутил головой в надежде получить хоть какое-то объяснение происшедшему, но увы!
«Что случилось, черт возьми?! Я хочу знать! Что произошло?! Я хочу знать!»
То, что со мной сейчас происходило, было ближе к детской истерике, чем к серьезному осознанию случившегося, но мое состояние продолжалось недолго, до тех пор, пока я в исступлении не ударил кулаком по куску стены, лежавшему передо мной. Острая боль пронзила руку, сдернув мутную пелену сомнений с моего все еще не решающегося принять эту реальность сознания.
– Я буду жить!
Слова, сами собой сорвавшиеся с губ, стали для меня своеобразным толчком. Вскочив на ноги, я прошелся между развалинами, наслаждаясь каждым своим движением, радуясь каждому шагу. Потрогал кусок стены, после чего сорвал травинку. Покрутил ее в руках, отбросил. Я наслаждался простором, солнцем и подаренной мне жизнью, как маленький ребенок, переполненный беспричинной детской радостью. Прошло немного времени, и головокружительная радость пошла на спад. Сразу же возник вопрос: как я оказался на поверхности? Я исчез там, после чего оказался здесь. Нашел дверь, соединяющую две точки пространства, и открыл ее. Но откуда у меня ключ? Ведь человек на это физически не способен. Тогда… чудо? Попытки объяснить то, что случилось, увязать с логикой проваливались одна за другой. Радость постепенно переросла в досаду. Муки продолжались до тех пор, пока я не почувствовал, что плавлюсь от жары, стоя на самом солнцепеке. Пересев в тень, падающую от разрушенной стены, вытер пот со лба. Некоторое время смотрел на зеленую стену тропического леса, раскинувшегося в ста метрах от меня, потом обреченно спросил сам себя:
