— Замяли, — вздохнул Загорский.
Бронетранспортер осторожно обогнул изувеченный корпус перевернутого троллейбуса и въехал на территорию бывшего военно-морского училища.
* * *
Бывший майор Самохин стоял в обнаруженном помещении и, скрестив руки на груди, хмуро разглядывал ящики со странными консервными банками. На один из ящиков он поставил масляную лампу, которая и освещала странный тайник.
Позади послышался виноватый кашель и тихий шорох. Староста общины резко обернулся.
В свежем проломе кирпичной кладки, который вел в жилище Баграмяна, стоял, пошатываясь, взъерошенный и бледный больше обычного Борщов.
— Штаны сменил, урод чертов?! — рявкнул Самохин.
— Да. То есть так точно, товарищ майор, — отрывисто сглатывая, промямлил Василий. Похоже, что в его голове водили хоровод дикое похмелье, лютая тошнота, изжога и неописуемый стыд, граничащий с суицидальным фатализмом.
— Так что здесь случилось, кретин, мать твою?!
— Я… я не помню… Меня ударили по голове… мне кажется…
— Тебе кажется?! — взревел начальник Пятого форта. Он резко приблизился к проштрафившемуся подчиненному. — По голове тебя ударили, значит? А потом смеха ради навалили тебе в штаны здоровенную кучу, да?!
— Н…нет… наверное… — Борщов повесил голову.
— Тебя, ишак, бесполезно бить по голове! Ты знаешь об этом, тупая скотина?! А знаешь, почему?!
— Н… нет…
— Да потому что там сплошная кость! — выкрикнув это, Самохин влепил Василию затрещину, отчего тот завалился на рваный край осыпавшейся стены, и его вырвало.
— О, да ты полюбуйся на себя, свинья!
— Простите… — простонал Борщов, медленно поднимаясь.
— Ну так ты вспомнил, что случилось?
— Я… нет… не могу… я ничего не помню…
— А ты помнишь, что я тебе вчера велел? А?! Отвечай!
— Караулить… кажется… Красноторовцев…
— Кажется?! Ты, дерьма кусок, теперь даже не уверен в моих приказах?
— Нет… я просто… голова…
— И где они?!
Борщов вытаращил глаза на своего командира.
— То есть?
— Это ты меня спрашиваешь, баран?! Я велел подсыпать им желтый мох! А что ты сделал?!
— Я все так и сделал, товарищ майор…
— А я думаю, что ты, падла, ополовинил порошок. Часть себе оставил, скотина! А они ночью пришли в себя и свалили! Замок сломан! Бронетранспортера нет! В одной из старых лазеек они сломали кладку и вылезли наружу, чтобы посты не заметили! А что в это время ты делал? Ты валялся тут и смердел, урод вонючий!
— Я не помню… — всхлипнул Борщов.
— Ну так я напомню тебе, мразота. Вот, записка этого Баграмяна, которую он оставил у себя на столе. Тут все черным по белому: «Мы с Диггером уходим искать туннель, который велел найти начальник. В Загорского просто бес вселился, весь на энтузиазме. Видимо, это выпитый с Борщовым алкоголь так на него повлиял. Хотя Рита Гжель сказала, что кроме алкоголя он употребил еще что-то. Судя по всему, желтый мох. Она пошла с нами, потому как теперь за Диггером надо медику приглядывать. Угомонить его все равно не получается. Борщов лежит в отрубе». Ну что, падла, вспоминаешь?! — Самохин стал трясти листком бумаги перед лицом Василия.
— Нет… я не помню… — дрожащим голосом проговорил Борщов.
— Но тебе оказалось мало того, что ты утаил от меня и должен был скормить красноторовцам. Ты еще и аптеку Гжелихи взломал!
— Нет…
— Нет?! Там шкафчик с препаратами взломан, и ботинок твой валяется!
— Нет… — Борщов схватился руками за голову и присел на корточки. — Нет… Не может этого быть… я не мог… это подстава какая-то…
— Гнида! — Самохин с размаху пнул Борщова в живот.
Несчастный завалился на бок и, свернувшись калачиком, зарыдал:
— Простите! Простите меня!
Весь мир, так четко выстроенный им, сейчас рушился прямо на глазах. Ему всегда казалось, что ключ к выживанию для него, это беззаветная, собачья преданность хозяину. И это всегда работало. Они пережили ту страшную катастрофу. Пережили главное лихолетье. И все для Василия шло хорошо, в рамках сложившихся условий. Он всегда был тенью и правой рукой своего хозяина. И вдруг теперь, по какой-то дикой, нелепой случайности, которую он никак даже не мог осознать, великодушие и расположение хозяина растворилось во мраке этого сырого подвала. А сам Василий Борщов разом превратился из особо приближенного к хозяину подчиненного в жалкую крысу, которую хозяин желал растоптать…
* * *
На территории военно-морского училища находилась небольшая часовенка незамысловатой архитектуры. Буквально каменный короб с щелями узких окон и цилиндрической башенкой на крыше, которую венчала «луковица» православного купола. Теперь остался один выгоревший короб, сменивший цвет белого мела на густые мазки черной копоти. В ближайшем разрушенном корпусе училища действительно имелся тайник с полудюжиной железных бочек. В пяти был бензин, который Тигран, наверное, годами сливал из разбитых машин, а шестая оказалась на четверть заполнена дизельным топливом.
— А чего соляры так мало? — разочарованно поморщился Михеев.
— Ну, так ее я по возможности сразу в форт таскал, — развел руками Баграмян. — Там бензин нужен не так, как масла и солярка: лампы масляные, несколько электрогенераторов… А тебе что, пятидесяти литров мало?
— Ну, хотелось бы побольше. Машинку ведь еще в Союзе проектировали. Тогда ни олигархов, ни атомной войны не было. Счету топливу не знали. Двигун, конечно, не самый прожорливый, но аппетит у него хороший. У тебя есть еще такие тайники?
— Есть. Забирайте эти полста и поедем дальше.
Загорский стоял чуть в стороне и с тоской смотрел по сторонам. Практически ничего, кроме корпуса часовни, здесь не устояло. А ведь когда-то давно здания училища со стороны казались ему весьма крепкими. Александр думал о военных моряках-офицерах, которые год за годом выпускались отсюда, получая золотые лейтенантские погоны. Некоторые из них погибли еще задолго до войны, на атомных лодках «Комсомолец» и «Курск». А кто-то дожил до того рокового дня. Не вышел еще на пенсию либо только начинал службу. Кто-то из бывших питомцев этого училища наверняка служил на подводных атомоходах и принимал участие в этом термоядерном хороводе смерти. А еще сюда хотел после школы поступить его одноклассник, рыжий мальчуган с соседней улицы по имени Егорка Хрусталев. И быть военным, как его отец, старший брат и дед.
Над опустошенным ядерным ударом районом города царила гробовая тишина. Как и полагается в царстве мертвых. Но отчего-то эта тишина совсем не вязалась с рассказами добытчиков о странных существах, появившихся в городе и окрестностях спустя годы после всеобщего конца. Тигран, правда, ничего подобного не сообщал. Он вообще не любил говорить о своих походах и о мире вне катакомб Пятого форта. Наверное, и в самом деле все появившиеся после Катастрофы твари сами перепугались непривычного для мертвого города рокота колесящей по нему бронемашины, и посему их не было видно.
