* * *
Спустившись, Тигран стал удивленно озираться. Здесь тоже был туннель, но гораздо шире и выше того, в котором они ехали на велодрезине. И тут тоже были рельсы. Только колея шире. Сейчас Тигран с оборванкой на руках, Рита и три дикаря находились на платформе, напоминавшей станцию метро, только без лишних изысков. Строгие линии бетонных конструкций и военный лаконизм.
— Рита! Вот оно! То самое метро! — выдавил Тигран восторженно.
— После налюбуешься, Тигроша, — Гжель увлекла его за собой, взяв за локоть.
Они свернули в какой-то узкий коридор и вышли в помещение с массой дверных проемов вдоль стен. Один из оборванцев юрко скрылся в ближайшем проеме, и вскоре оттуда вышел невероятно древний старик в балахоне из мешковины. Он сильно хромал и опирался на посох. Седая борода достигала живота, а сам дед был лысым и в остальном мало чем отличался от прочих оборванцев. Троица же протянула руки, давая Тиграну понять, что они намереваются забрать «Наденьку». Он передал им пострадавшую, и оборванцы осторожно понесли ее в другое помещение.
— До свиданья, Наденька, — вздохнула с грустью Рита.
Старик вздрогнул и удивленно уставился на женщину, что-то буркнув.
— Ага. И тебе здравствуй, — кивнул Тигран. — Может, хоть ты в состоянии нам сказать, кто вы такие?
Старик перевел взгляд на Баграмяна.
— Русские? — тихо и испуганно выдавил древний оборванец.
— О, этот говорящий! Да, мы русские. Точнее, не то чтобы русские. Во всяком случае, я. Но да. Русские. Я Баграмян. А ты кто такой?
— Ба-гра… — Старик выпучил глаза. — Генерал Баграмян?
[41]
— Вообще-то, пока еще старший сержант, — усмехнулся Тигран. — А ты кто такой?
— Тише! Нельзя громко! — прошипел старик. — Я староста. Не говорите громко. Нельзя. Вирт может слышать.
— Вирт? Кто это?
— Тише…
Он поманил их в свою комнату, и пришельцы последовали за ним.
Комната была небольшой. Койка военного образца. Пенек, на котором стояли лампа и железная миска с какими-то непонятным сушеными предметами. Возможно, грибами. На полу — большая, квадратного сечения бутыль из темно-зеленого стекла. Горловина накрыта железной кружкой. Несколько канистр в углу.
— Откуда вы? — прошептал старец.
— С поверхности, — ответил Тигран.
— Какой сейчас год?
— Год? — Баграмян удивился. — Две тысячи тридцать третий.
— Боже!.. — выдохнул старик и, шатаясь, едва не упал. Рита и Тигран подхватили его и помогли усесться на койку.
— Война кончилась? — простонал он.
— Давно уже.
— И чем она кончилась?
— Весь мир уничтожен, — вздохнул Тигран. — Немного людей выжило.
— Как?! — староста снова выпучил глаза. — Он все-таки сделал это оружие?
— Кто? Какое оружие?
— Чудо-оружие… Хитлер…
— Э, да нет, дедуля. Гитлера мы еще в сорок пятом побили. Я про другую войну говорил. Общемировую. Она относительно недавно случилась. Поколение назад.
— Опять война? — возмутился старик. — А той мало было?
— Видимо, кому-то мало, дедуля. Ты-то как тут оказался. И кто эти… Эти… бандерлоги…
— Кто?
— Ну, блин, люди эти странные вокруг тебя. Много вас?
— А. Это склавены. Нас много. Хотя не могу определить, как это, много. Или мало.
— А как вы оказались тут?
— Мы всегда тут были. Мы тут родились.
— Что, и ты тоже? — удивился Тигран. — Тебе сколько лет-то?
— Я не знаю, сколько. Но я очень старый. Очень мало склавенов может дожить до старости. Очень трудно. Тут много поколений выросло.
— Я что-то не пойму…
— Ну, здесь, когда-то был мир господ. Они сводили сюда сверху узников на работы. А еще для экспериментов. Детей. Много разных народов. Мне все это поведал мой отец. А ему — его отец. Отец моего отца был воином, но его пленили, и он попал сюда. Потом в другие места нашего мира спустились беженцы. Многих из них тоже сделали склавенами. Много господ ушли. Они взрывали некоторые ходы, а мы оставались тут. Мало господ осталось. Наши предки работали на них. Обслуживали механизмы этого мира. Выполняли их команды. Потом появились вирты. Они вместо господ. Они сильнее господ. Господа делали эксперименты над людьми, и получились вирты. Вирты страшные. Они охраняют Валхаллу и требуют, чтоб мы обслуживали механизмы, как и наши предки. Так мы и живем. Обслуживаем механизмы. Рождаемся. Умираем. Выращиваем грибы. Наших мертвых и немощных вирты забирают на переработку в Валхаллу. Нам запрещено знать письменность. Запрещено учить язык. Только самое простое, для общения. И только староста может учить язык, чтоб общаться с виртом, когда ему надо. И учить своего преемника. Но ему, старосте, нельзя учить других склавенов. А я… — старик боязливо огляделся. — Отец моего отца делал записи и учил моего отца. А мой отец — меня. Это наша тайна. Я должен вести летопись нашего мира. Я ее веду. И прячу. И мои предки наказали мне, что я обязан знать не только язык господ, но и язык предков. Я часто хожу в дальние углы и говорю с предками, чтоб не забыть язык. Я умею говорить на языке предков. Отец моего отца верил, что нас спасут. И мой отец верил. А вы друг друга уничтожили, оказывается…
* * *
— В общем, командир, схема такая. — Сапер разложил на столе Стечкина лист бумаги, на котором карандашом была наброшен приблизительный чертеж одной из тех трех странных бомб. — В корпусе металлическая труба. Причем сталь трубы оружейная, как для пушек. В центре вместо этой трубы — жесткая стальная сетка. Внутри направляющие. С двух торцов трубы — артиллерийские капсюли и пороховые заряды. И хитрый такой механизм, который приводит в действие ударники. Причем, как я понял, ударники должны воспламенять капсюли синхронно. Похоже, что сам механизм срабатывает от системы высотомера и ударного датчика. Если высотомер не сработает, то очередь за ударным датчиком, срабатывающим при падении бомбы. Но механизм был не взведен. То есть не в боевом положении. Поэтому удар и не привел к воспламенению. Вообще непонятно, зачем бомба таких размеров, в которой два пороховых заряда воспламеняются навстречу друг другу. Однако с двух сторон в трубах есть закрытые лючками пазы. Возможно, перед каждым пороховым зарядом помещается некий заряд цилиндрической формы, и подрыв капсюлей толкает эти цилиндры навстречу друг другу. И эти цилиндры, по идее, сталкиваются в сетчатой середине трубы.
