…На вечерней поверке на плацу появился майор Хенкер. Иван надеялся хотя бы сейчас услышать командирский голос майора, но тот молча принял доклады взводных и кивнул комиссару по пропаганде, разрешая зачесть приказ.
Голос комиссара ломался, как будто у него сильно болело горло. Усиливающийся ветер сносил слова в сторону.
— На территории заставы и на вверенном нам отрезке границы… усиленный режим несения службы… караулы удвоить… по одному не ходить… за территорию заставы — ни под каким предлогом, никакого самоуправства… распространение слухов… по всей строгости… Послезавтра… представители военной прокуратуры…
— Ага, — прошептал рядом Цырен, — приедут они, как же…
— А почему нет, Цырен?
— Метель будет ночью. И завтра. Долгая метель. Поверь мне.
Иван спорить не стал. С очевидным не поспоришь.
Настроение в казарме было подавленное. Бойцы почти не разговаривали друг с другом, а если и перекидывались словечком, то полушепотом, словно кого-то боялись.
— Откуда тут китайцы?
— Международный конфликт, натурально…
— И главное, непонятно, что за тварь такая… Кто это мог сделать?
— Рысь? Птица Рух?
— Сам ты птица Рух… Балда… Не был ты там, наверху.
— А ты был?
— И я не был, вон Васька был… Говорит, логово там настоящее…
— А видели среди них двух летунов, мужики говорили, что пропали из летной части? Нет? Одного только? А где тогда второй?
— Вот незадача…
— Дождемся мы прокуратуры…
— Ага, дождемся! Себе на голову.
— А в караул-то, мужики, когда? Завтра?
— Завтра…
А когда вечером Бадманов пошел в сортир, чтобы там, тайком от дневального, выкурить на сон грядущий свою забавную маленькую трубочку, все отделение, один за другим, как-то очень быстро набилось в крохотное душное помещение. И уж как-то совсем не ожидал Цырен, что станет центром этого «братства курильщиков». Иван с любопытством наблюдал за происходящим из-за плеч товарищей. Густо надымили в клозете — хоть топором руби.
— Ну че, Цырен? Давай колись, че знаешь! — наконец сказал Васька Поплавский, но Бадманов только невозмутимо глянул на него, и все.
— Че молчишь?
Цырен не спешил отвечать, докурил, выбил трубку в вонючую консервную банку, заменявшую пепельницу, пожал плечами и встал.
— А я, Василий, и не знаю ничего! — ответил он, крутым плечом раздвинул окруживших его сослуживцев и попытался выйти.
— Подожди, вы же, кажется, встретили эту тварь тогда на вездеходе? — Василий взял Бадманова за плечо, хотел задержать. Иван заметил осуждающие взгляды: мол, что ж вы так с товарищами-то?
Не раздумывая, он вклинился между Цыреном и Васькой.
— Нет, Василий, мы тогда шатуна видели, — твердо глядя Ваське в глаза, сказал Иван. — Больше никого. Слышал, что комиссар сказал? За распространение слухов — по всей строгости!.. Прокурорские приедут — разберутся.
В светлых Васькиных глазах ясно читалось сомнение. Отлично понял Поплавский, что что-то видели его друзья на дороге, видели, но не скажут. Он отпустил плечо Бадманова.
— Ладно, Вано, земля круглая, подкатит…
Иван согласно кивнул, хотел было выйти из туалета, повернулся и чуть ли не сбил с ног невысокого Бару.
— Вот вы где! — лейтенант почти задохнулся от густого табачного дыма.
— Смир-но! — запоздало крикнули рядом.
Все вытянулись.
— Вольно! Курите, сукины дети? Всем по два наряда вне очереди! Живо проветрить! — сказал Бара. — Дышать нечем! Бадманов, Логинов — за мной!
В каптерке взводный бросил на широкую скамью офицерскую куртку, шапку, сел, жестом пригласил друзей сесть напротив.
— Че делать решили, гвардейцы? — спросил он их. Вроде иронично спросил, но Иван сразу насторожился, глянул на Цырена. Тот расслаблено прикрыл веки.
— Абсолютно ничего, господин лейтенант! — ответил Иван за обоих. — Согласно приказу господина майора!
Бара сорвался с места, подскочил к окну, глянул на темные окна офицерского общежития.
— Молодцы бойцы! Полное подчинение приказу — самое главное! — отошел от окна, сел за стол. — Я тут еще раз к майору заходил… — совсем тихо добавил он. — Думаю, правы вы, ребятки, ох как правы… Холодно у майора. Словно вообще не топят, пар изо рта идет. А ему хоть бы что. А вчера ночью у него окна были открыты…
Цырен шевельнулся, и лейтенант сразу же замолчал, вопросительно глядя на друзей.
— Ждать будем, лейтенант, — спокойно сказал Цырен, — делать пока больше нечего.
— А если прокурорские не приедут? Вон с погодой что творится.
— Так и прокурорские ведь не боги. Не помогут. Есть вариант, лейтенант. Есть. Если надо будет — все сделаем. Кое-что только понадобится для этого. И так, чтобы зам по тылу ничего не узнал. Вот, — Бадманов протянул лейтенанту записку.
Лейтенант мельком глянул. Кивнул. Сунул записку в нагрудный карман и жестом отпустил друзей восвояси.
…Ночью Иван проснулся от тревожного чувства. Такого с ним не было ни разу за все время службы в армии. Ощущение надвигающейся опасности настолько овладело им, что он не выдержал, вскочил, босиком дошел до «пирамиды», осторожно, чтобы никого не разбудить, вынул из ячейки свой автомат, оглянулся. Кругом было тихо, даже Васька Поплавский перестал храпеть. Обычно он не давал заснуть половине взвода. Иван осторожно подошел к окну, подернутому тонкой паутинкой ледяных узоров, вгляделся в ночь. В окне виднелся бетонный забор с колючкой поверху, за ним — заснеженный склон сопки, редкие лиственницы да кусок темного неба. Поднявшийся ветер зализывал слежавшиеся сугробы, нес снежную пыль вдоль забора, вздымал ее на торосах и рассеивал в ледяном воздухе. Вой метели наводил тоску. «У-у-у… у-у…» — тоскливый стон несся из-за полузанесенных строений.
И вдруг Иван услышал плач. Тоненький, совершенно детский и такой горький, что у него невольно сжалось сердце. Он прильнул к стеклу в надежде увидеть, кто же так горько плачет. И из темноты на него выплыло мрачное лицо Хурмаги. Между Иваном и Хурмагой было только два тонких стекла и ничего больше. Несколько бесконечно долгих секунд лютый дух смотрел Ивану в глаза, а потом открыл пасть и завопил. Кровь остановилась в жилах Ивана от этого жуткого крика. Словно миллионы тонких иголок вонзились ему в лицо, в руки, в плечи, в спину… Иван вскинул автомат и нажал на курок.
И проснулся.
Сердце в груди бухало так, словно он только что отмахал стометровку. Иван посмотрел на часы: начало пятого. Он перевернулся на другой бок, натянул одеяло на голову — для тепла и постарался заснуть: до подъема оставалось не так уж и много…
