– Значит, я твой должник, – сказал Филатов с какой-то странной, несвойственной ему интонацией.
Эта интонация заставила Бекешина насторожиться. Будь на месте старины Фила кто-то другой, в его последней реплике не было бы ничего необычного. Это была именно та реплика, которая должна была прозвучать именно в этом месте именно этого разговора, если бы он происходил между двумя нормальными, деловыми людьми. Но в устах лейтенанта Фила она звучала чуть ли не угрожающе, и Бекешин бросил на собеседника острый взгляд поверх стакана, который держал в левой руке. Правая его рука в это время находилась в кармане куртки, безотчетно тиская рукоятку револьвера.
– Н-ну, как тебе сказать, – протянул он. – В общем, да. Впрочем, если тебя это не устраивает, ты можешь обратиться в ближайшее отделение милиции. Поверь, тебя там примут с распростертыми объятиями.
– Вон как, – сказал Филатов, гася в пепельнице сигарету и снова принимаясь за еду. Бекешину показалось, что он как-то очень быстро освоился с ситуацией. Во всяком случае, нехорошая бледность уже пропала с его твердого, истинно мужского лица, и теперь у старины Фила был такой вид, словно он с самого начала ожидал чего-нибудь в этом роде.
– Это все, что ты можешь сказать? – спросил Бекешин, не выдержав паузы, во время которой Юрий спокойно уничтожал дорогостоящие импортные продукты, словно намереваясь наесться впрок.
Филатов начал жевать немного быстрее, потом с заметным усилием сглотнул, кашлянул в кулак и посмотрел на Бекешина в упор.
– Собственно, сказать мне нечего, – ответил он. – А вот у тебя, похоже, есть какие-то предложения. Ну как, хотя бы на этот раз я не ошибся?
– Нет, – сказал Бекешин, незаметно выпуская револьвер и вынимая правую руку из кармана. – На этот раз ты абсолютно прав.
* * *
Человек в видавших виды синих джинсах, растоптанных белых кроссовках и неброской клетчатой рубашечке с коротким рукавом вышел из вагона последним.
Он вежливо кивнул на прощание проводнице, забросил на плечо ремень тощей спортивной сумки и неторопливо двинулся по перрону в сторону здания вокзала, на ходу прикуривая сигарету. Утреннее солнце вставало у него за спиной, в той стороне, откуда пришел поезд. На остывшем за ночь перроне было еще довольно прохладно – чувствовалось, что лето кончается, понемногу уступая свои позиции золотому сентябрю.
Мимо, торопясь навстречу клиентам, быстро и почти бесшумно прокатил свою неуловимо напоминающую реактивный истребитель тележку носильщик. Тележка была красивая, раскрашенная в яркие, заметные издали цвета, с бесшумным пружинистым ходом. Пропустив ее мимо себя, Палач почему-то припомнил старые тележки – громоздкие, дребезжащие, склепанные из толстых стальных уголков и листов оцинкованной жести. Их строили на века, и казалось, что они будут служить веками, если не тысячелетиями, но вот поди ж ты – постепенно канули в историю и они, точно так же как почтовые автоматы, продававшие конверты и поздравительные открытки, и установленные в парках аттракционы в виде бычьей головы, которую можно было схватить за рога и помериться с ней силой…
Палач хмыкнул, убирая в карман нарочито простенькую одноразовую зажигалку из ярко-зеленой прозрачной пластмассы. Случавшиеся с ним время от времени приступы ностальгии по старым добрым временам были его маленькой тайной. Времена эти он помнил не слишком отчетливо – зелен был, слишком мало видел и еще меньше понимал, – но ему казалось, что было в них какое-то очарование, уют какой-то, что ли… Прямо как в старых черно-белых фильмах про любовь и производственные проблемы. В теперешней Москве не осталось ни капли тогдашнего очарования, она окончательно превратилась в набитый деньгами и оружием бездушный мегаполис. Во всяком случае, именно такой она представлялась Палачу, и он часто с удовольствием думал о том, что рано или поздно поднакопит деньжат, махнет на все рукой и уедет жить в провинцию. А что? Можно будет открыть пусть небольшое, но свое дело, построить домишко, семьей, наконец, обзавестись… Маму можно будет, забрать из ее чертовой коммуналки. Сейчас-то ее забирать некуда, сам как пес бездомный, в квартире, небось, уже сантиметров на пять пыли наросло, а в унитазе сквозь паутину дна не видать…
Его остановили и потребовали предъявить документы. “Что за город, – думал он, с равнодушным видом протягивая дородному сержанту паспорт на имя Артема Денисовича Ложкина. – Ну вот как здесь жить? Вот он, стоит, листает странички, как будто сроду паспорта не видел. А вот дать тебе сейчас промеж глаз и рвануть по перрону – что делать будешь, сержант? Следом побежишь? Так ведь брюхо у тебя такое, что ты свой крантик только в зеркало и можешь рассмотреть…"
Сержант отыскал наконец в паспорте Ложкина штамп с московской пропиской, неопределенно пошевелил над ним рыжеватыми усами, молча вернул паспорт владельцу, небрежно откозырял и удалился рука об руку со своим напарником, цокая по асфальту подкованными каблуками. Палач равнодушно посмотрел им вслед, спрятал паспорт в сумку и двинулся своей дорогой. Менты его не раздражали. Это было явление природы, наподобие моросящего дождя или гололеда. Неприятно, конечно, но какой смысл злиться по поводу того, что ты не в силах изменить?
Выйдя на площадь, он первым делом отыскал таксофон и по памяти набрал номер. Телефон не отвечал довольно долго, но Палач терпеливо ждал, от нечего делать считая гудки. Потом трубку сняли.
– Доброе утро, – сказал Палач. – Андрей Михайлович? Это ваш знакомый из Забайкалья. Помните меня?
– Как же, как же, – пророкотал в трубке знакомый голос. Сейчас он звучал преувеличенно сердечно и благожелательно – видимо, старик был не один. – Конечно, помню! Семьдесят пятый, кажется, год, курсы повышения… Конечно, помню! Один старый знакомый, – сказал он куда-то в сторону, отвернувшись от микрофона. – Простите, имя-отчество ваше за давностью лет запамятовал…
– Ложкин, – сказал Палач, выковыривая из пачки новую сигарету. – Артем Денисович Ложкин.
– Ну да, конечно! – радостно воскликнул старый хрен. – Рад вас слышать, Артем Денисович! Ну, и как там у вас в Забайкалье?
– У нас в Забайкалье полный порядок, – сообщил Палач.
– Непременно нужно встретиться, – все с той же интонацией хлебосольного хозяина пророкотал Андрей Михайлович. – Не-пре-мен-но! Возражений не приму, имейте в виду… Сейчас у меня, к сожалению, дела, а вот часика в два – милости прошу.
Он продиктовал адрес своей дачи, который Палач и без того знал наизусть, сердечно распрощался и дал отбой. Палач тоже повесил трубку, рассеянным жестом выдернул из щели таксофона свою магнитную карточку и еще немного постоял в будке, задумчиво куря и теребя нижнюю губу.
Ему не слишком понравились радушный тон Андрея Михайловича и поспешность, с которой старик назначил встречу. Обычно старый волчара осторожничал, по несколько дней подряд принюхиваясь и приглядываясь, прежде чем назначить личную встречу и отдать наконец вернувшемуся с задания исполнителю его кровно заработанные деньги. Случалось и так, что он вовсе не снисходил до личного контакта, переводя деньги на указанный Палачом банковский счет или оставляя их в заранее условленном месте.
