Он сразу увидел Понтю Филата. Проклятый придурок с обычным для него беспечным видом стоял обеими ногами на недавно натянутом высоковольтном проводе и, вытянувшись в струнку, что-то делал со сверкавшей у него над головой гроздью стеклянных изоляторов. Он действовал обеими руками, отклонившись от вертикали под углом в сорок пять градусов и повиснув всей тяжестью на страховочном поводке. Этот парень ни черта не боялся, даже высоты. Степан Петрович тоже сроду не страдал головокружениями, но при одном взгляде на позу, в которой стоял Понтя Филат, испытал легкий приступ тошноты.
Барабан обнаружился совсем рядом, прямо за спиной у Понти Филата, и теперь Степан Петрович окончательно уразумел, зачем ему понадобились арматурные ножницы. У чертова придурка, у этого козла, ублюдка, хрена маминого – в общем, у Понти Фила-та, – все было не как у людей, в том числе и монтажный пояс. Нормального пояса ему по какой-то причине не досталось, а достался ему пояс старый, с оборванной цепью, и этот трахнутый умник, этот рукодельник, эта образованная тварь, этот чокнутый урод спокойно, без жалоб и скандала, присобачил вместо цепи кусок стального троса толщиной в мизинец – присобачил, заклепал, прихватил для надежности автогеном, укрепил на свободном конце карабин и остался очень доволен собой. Петлюра, помнится, каждый раз ворчал, глядя на эту конструкцию, и все грозился привезти со склада новый пояс, но то ли забывал, то ли руки у него не доходили, а потом все это как-то забылось, тем более что трос служил отменно, даже лучше, чем цепь, – по крайней мере, не брякал при каждом движении, – и некоторые любители нововведений затеяли было модернизировать собственные пояса по примеру Понти Филата, но Степан Петрович, ясное дело, пресек эту новую моду в самом зародыше…
– Ох, мать твою, – одними губами прошептал Степан Петрович, глядя, как Барабан осторожно подбирается к Понте Филату со спины, держа наготове раскрытые арматурные ножницы. – Страшное же дело…
Выдумка и в самом деле была хороша. Одно стригущее движение страшными кривыми лезвиями – и налицо несчастный случай на производстве. Тем более что пояс действительно не соответствовал требованиям техники безопасности и установленным стандартам. Кто виноват? Ну ясное дело, прораб. А Петлюра будет кивать на склад, где нет этих самых поясов, а кладовщик – на Москву, которая должна была прислать пояса, да так и не прислала… А Москва – она и есть Москва. Ей все едино, кивай на нее или не кивай…
Степан Петрович попытался оторвать взгляд от окна, но не смог. Против собственной воли он во всех подробностях разглядел, как Барабан осторожно и плавно наложил разведенные до упора лезвия ножниц на натянутый как струна страховочный трос и, скривившись от напряжения, резко свел рукоятки. Бригадиру даже почудилось, что он услышал короткий металлический щелчок, с которым лопнул перекушенный пополам тросик. Понтя Филат качнулся, его пальцы скользнули по гладкой округлости изолирующей тарелки в поисках опоры, но тут Барабан для верности ткнул его в спину ножницами, и Понтя Филат упал.
Степан Петрович хотел зажмуриться, но тут человек, которого он уже считал покойником, извернувшись в воздухе, как кошка, вцепился обеими руками в провод, на котором только что стоял. Бригадир с трудам перевел дыхание. Этот парень был слеплен из какого-то очень крутого теста, и при прочих равных условиях Степан Петрович был бы очень даже не против заиметь такого друга-приятеля. Если бы он еще не был при этом таким козлом…
Он увидел, как повисшая на проводе фигура легко, без видимых усилий подтянулась на руках. Обрезанный трос болтался позади нее, как крысиный хвост. Понтя Филат играючи забросил на провод правую ногу, но тут Барабан, которого для верности придерживал за бока Федюня, махнул своими ножницами, явно норовя снести Понте Филату голову. Понтя Филат уклонился, и удар пришелся по руке – прямо по пальцам. Человек, которого убивали и никак не могли убить, повис на одной руке. Барабан снова замахнулся своей железякой. Степан Петрович увидел, как цеплявшаяся за провод рука разжалась за мгновение до того, как на нее должно было обрушиться тяжелое железо, и наконец-то нашел в себе силы закрыть глаза, чтобы не видеть, как Понтя Филат совершает свой короткий полет по вертикали.
Он ждал крика, полного ужаса и отчаяния предсмертного вопля, но вместо этого услышал другой, очень знакомый, но совершенно неуместный здесь и сейчас звук – громкое басовитое гудение, словно за стеной вагончика объявился целый рой рассерженных пчел. Спустя мгновение раздался громкий продолжительный треск, и только потом кто-то страшно, нечеловеческим голосом завопил.
Степан Петрович открыл глаза и увидел наверху, прямо там, где работали его люди, фейерверк голубоватых слепящих вспышек, густые снопы неуместно праздничных искр, клубы дыма и какие-то черные дымящиеся силуэты, которые один за другим срывались с гудящих проводов и стремительно падали вниз, на такую далекую землю.
Гул, треск и вспышки прекратились так же внезапно, как и начались, и только тогда Степан Петрович понял, что это были за силуэты…
Глава 2
Работая, Юрий Филатов думал о том, что ему теперь делать. Собственно, думать тут было не о чем. Было совершенно очевидно, что его работа в этом стаде обезьян закончена. Нужно было уходить, не дожидаясь наступления вечера, когда привезенная к обеду водка пойдет в ход, развязывая языки и руки, которые – руки, конечно, а не языки, – непременно потянутся к разным колющим, режущим и даже стреляющим предметам… То, что на этот раз ему удалось отмахаться, ничего не значило: следующее нападение будет более организованным и продуманным, и предупреждать его заранее никто не станет. Рассчитывать на то, что страсти как-нибудь улягутся сами собой, не приходилось: компания здесь подобралась не та, чтобы молча проглотить учиненное им плюходействие. По одному они, конечно, шакалы, но в том-то и дело, что против него они будут действовать сообща, единым сплоченным коллективом…
А, подумал он, какого черта! Вся эта затея была никудышной с самого начала. Ведь с первого же дня было ясно, что ему здесь не место. Как там у Александра Сергеевича?.. “Дурачина ты, простофиля, не садися не в свои сани…” Что-то в этом роде. Работа работой, но где они ухитрились набрать эту банду? Как будто специально отбирали одних законченных подонков, ей-Богу. Даже их разговоры бывает почти невозможно понять, особенно когда напьются, – сплошная феня пополам с матом, из русского языка там только предлоги – “за”, на”, “у”…
Ну хорошо, и что теперь – уволиться? Уважаемый Виктор Палыч, он же Петлюра, непременно станет интересоваться, чем вызвано такое поспешное увольнение, а узнав, не сочтет причину уважительной. С одной стороны, плевать, что он там сочтет и чего не сочтет, но расчетные денежки он наверняка постарается зажать, а денежки, во-первых, немалые, а во-вторых, пришлись бы весьма кстати. Не за свежим же воздухом он сюда ехал! И потом, смываться втихаря как-то неловко – эти шакалы решат, что он попросту струсил. Ребячество, конечно, но все же…
«А хорошо я сегодня размялся, – с удовольствием подумал Юрий. – Есть еще порох в пороховницах. И соплячку эту выручил. Надо же – плечевая путана! Это здесь-то, в этой дыре, где медведей больше, чем мужиков! Нет, цивилизация, дорогие товарищи, это палка о двух концах, и никогда не знаешь, какой из этих концов треснет тебя по зубам. А с другой стороны, прогресс все равно не остановишь. Взять хотя бы вот эту ЛЭП. Казалось бы, никому она не нужна, никому не интересна – пусть бы себе догнивала вместе с поселком, дожидаясь предприимчивого мерзавца, который додумался бы украсть провода, ан нет! И ремонт затеяли – провода заменили, изоляторы и даже опоры зачем-то покрасили…»
