– Вот и все, Вася, – негромко проговорил Трофимыч. – Ну извини, коли что… Надо так. Прощевай.
Осталось только одно – он открыл баночку с еловой смолой и, нащупав в затылке соседа гвоздь, аккуратно замазал место пробоя, чтобы кровь не вытекала и не пачкала потом подушку.
Сняв с руки рукавицу, он положил в пакет молоток и вышел в другую комнату, где сидела плачущая Наталья.
– Все, отмучился, – кивнул он на невысказанный вопрос.
– Ой, спасибо тебе, Трофимыч. Не знаю, как уж и благодарить… Помянешь Васю? Пока доктора ждать и полицая…
– Не, ты ж знаешь, – поморщился он. – Я так подожду.
Скоро пришли соседи, Наталья, вроде успокоившаяся, опять зарыдала, и Трофимыч вышел покурить, подальше от слез женских. Вот раньше как-то не так было, а теперь и сам нет-нет да и пустит слезину. На крыльцо вышел Витька Панасенко, уже чутка захмелевший, – видно, принял еще где-то, а сюда пришедший за добавкой.
– Вот хорошо ты делаешь, Трофимыч, чисто. Классно так. Не то что эти раздолбаи из коммунхоза – вколотят в башку гвоздило незаточенный сбоку. Да еще в мозг не попадут, промахнутся. На прошлой неделе вон упокаивали одного и тоже так промахнулись. В ухо вколотили, да вместо штыря, как у тебя, веревку привязали: экономят, сволочи, на всем. Так он потом поднялся, начал рваться, веревка лопнула. Гвоздем всю голову разодрал, а они же обделанные, подойти боятся, пришлось полицаю стрелять. Потом в гробу голову прикрывать надо. А в больнице и того чище: вчера вот только, знакомый рассказывал, «проспали» больного, так пришлось его стамеской в глаз упокаивать. Ты меня, Трофимыч, тоже… того, приходи.
– Будешь так самогон жрать – обязательно приду. И скоро, – спокойно ответил Трофимыч, отбрасывая окурок. Не хотелось ему пьяные базары разводить, тем более что вон и доктор с полицаем идут.
Доктор, даром что молодой, из новоприбывших, не знал его Трофимыч, а видать было: опытный. Сразу не полез смерть констатировать – на палке кусок мяса к самому носу соседа поднес, потом пульс пощупал, осторожно подойдя от ног, сначала – на руке, потом – на шее. И полицай молодец – все время голову на стволе держал. Хоть и репутация у Трофимыча, а проверять надо по-любому, времена такие. Бабы сызнова завыли, и Трофимыч поморщился – опять кольнуло сердце. «Интересно, меня кто ж упокоит?» – как-то отстраненно подумал он и решил: «…Когда совсем уж припрет, лягу в больницу. Хрен с ним, пусть и стамеской упокаивают. Лишь бы Варюха не испугалась. И это – надо ей сказать, чтобы спать, когда ложилась, дверь в мою комнату запирала. А в двери я окошко сделаю, сегодня же. И решеткой зашью – чтобы посмотреть можно было, если что. А то так недолго и во сне перекинуться…» Доктор сел выписывать свидетельство о смерти. Как помнил Трофимыч, от Машиного его отличало только две новых графы: упокоен человек или нет. И – кто упокоил.
– Ваша фамилия, имя, отчество? – вежливо спросил доктор, заполняя бланк.
– Безенчук Сергей Трофимович, – ответил Трофимыч.
Бабы продолжали восхищаться гробом:
– А красивый какой! И легкий, наверное! Ну Трофимыч!
– Ну дык… – с некоторой гордостью сказал Трофимыч. И, вспомнив любимую присказку деда, произнес: – Разве ж «Нимфа» товар дает…
