Крысолов как-то сгорбился, потом встряхнул плечами и устало сказал, потерев виски ладонями:
– Спасибо… Ладно, чего там, Сикока?
– Я думаю, сверху взяли. Следов мало. Банан даже выстрелить не успел, и… вот, – Сикока распрямился и протянул Крысолову один из метательных ножей Банана, – выронил, наверное.
– И куда она его? – мрачно спросил Кусок.
– Да не пойму что-то, – честно признался Сикока. – Вот здесь она его схватила, сзади… крови нет, правда, но вот пятками он скользанул. – От усердия он стал на колени и чуть ли не принюхивался к земле. Наверное, поэтому и не заметил того, что бросилось в глаза Артему.
– А туда могла утащить? – спросил Артем и указал рукой на край переулка, где в тонкой ухмылке щерился край канализационного отверстия, почти полностью прикрытого люком. Возле люка были заметны следы, будто что-то к нему подтаскивали.
Одобрительно хмыкнув, Сикока поднялся с колен.
Кусок, в свою очередь, бросился к люку. Но пришедший уже в себя Крысолов, схватил его за руку.
– Старый прав. Если что – Банану уже не помочь. А соваться так – не хрен. Там – ее территория.
– И еще одно: она нас ведет. Не мы ее выслеживаем, а она на нас охотится. Она нам подставила этого зомбака, потом вывела нас под этих морфов, а сама взяла Банана. Кстати, я не уверен, что и люк этот она просто забыла прикрыть. Больно уж хитрая, тварь, не похоже на простую забывчивость. Сдается мне, что она именно ждет, когда мы за ней туда полезем. Кстати, кто когда слышал про морфов, умеющих прикрывать канализационные люки?
Команда молчала.
– Давай карту коммуникаций, командир, – сказал Старый, и Крысолов, кивнув, достал из рюкзака пачку исчерченных листов. Склонившись над ней, они принялись разбираться в хитросплетениях схемы.
– Так, вот этот люк… а где еще вход?
– Здесь, за цехом упаковки.
– Вот оттуда мы и пойдем, – решил Крысолов. – Бегом туда.
– Стой. Надо глянуть на этих морфов – может, чего полезного узнаем.
Первым перевернули того самого морфа, которого завалил Артем. Судя по грязному комбинезону, это тоже был рабочий, пропавший среди прочих.
– Стандарт, – сказал Старый, осмотрев тело. – Дополнительные шейные позвонки, обратный коленный сустав, монолитная челюсть. Килограммов двадцать человечины ужрал. Кстати, вот укус. – Он указал пальцем на плечо морфа, где отчетливо виднелись два полукруга глубоких рваных ран. – Тем не менее опаснейшая тварюга, – подчеркнул он специально для Артема, видя, что тот несколько приуныл от того факта, что завалил всего лишь «стандартного» морфа.
– И опять она его не жрала, – тихо сказал Крысолов. – Думаешь, случайно череп не тронула, а за плечо кусанула?
– Ладно, давай других посмотрим…
Они перешли к неподвижным телам трех других туш, лежавших там, где пули команды окончательно выбили из них жизнь-нежизнь.
– А вот это уже интереснее, – протянул Старый, присев на корточки возле первого, лежавшего на спине и одетого в дешевый камуфляж, который рвался на нем из-за бугрящихся на плечах мышц. В животе морфа зияла дыра размером этак с небольшую тыкву, как решил про себя Артем.
Старый тем временем достал нож и взрезал сначала рваную куртку, а затем, воткнув нож в правое подреберье, развернул брюшную полость.
– Прямо как при холецистэктомии, – буркнул он опять какую-то тарабарщину, но судя по тому, как недоуменно переглянулись Кусок и Сикока, и для них данное слово было непонятным, так что Артем решился спросить у Старого, не слишком рискуя выглядеть отсталым дураком:
– А что это: «холецитамия»?
– Удаление желчного пузыря, – проронил Старый, сосредоточенно ковыряясь ножом в животе морфа. – Есть у человека такой пузырь под печенью, иногда он воспаляется, тогда надо оперировать, пузырь удалять. Только ему это не грозит, – кивнул он на морфа. – Пузырь ему уже удалили. Вместе с печенью.
– Выжрала? – угрюмо спросил Крысолов.
– Ага, чистенько так. Ну-ка… – Он разрезал куртку на груди, затем воткнул нож под ключицу справа и с усилием протянул его двумя руками вниз, разрезая ребра, а потом повторил эту же процедуру слева. Обмотав левую руку отхваченным куском одежды морфа, он вцепился ею в образовавшийся выкроенный лоскут, а правой подсек ткани под грудиной. Потянув лоскут вверх, он приподнял его и заглянул внутрь грудной клетки.
Так я и думал, – произнес он, отпустив взрезанные ребра, – сердца тоже нет. Она жрет только печень и сердце. А потом выкармливает из обыкновенных получившихся зомби морфов. Мышцы у них – не трогает, ей нужно, чтобы эти морфы были работоспособными. Они, типа, ее гвардия.
– А сердце и печень-то ей зачем?
…А зачем вообще зомби едят живых? Кто-нибудь когда-нибудь задумывался над этим? Не, ну зомби – они злые. Положено им нападать на людей. Зачем? Ну… Злые, и все. Когда из в общем-то неуклюжих мертвяков начали получаться ловкие и сильные морфы, человечество в очередной раз впало в ошибку, многократно описанную в юриспруденции, ну и медикам она тоже известна… А впрочем, любой, кто работал хоть раз руками или головой, что-то делая, исправляя или разбираясь, с ней знаком. «После того как – не значит, что вследствие того», – на латинском оно красивше. «Вот съел апельсин, доктор, и сразу после этого сердце заболело». «Вот Вася на меня в машине поругался, она и не завелась у него в следующий раз». Раз едят людей, а потом морфируют – для этого и едят, – как-то само собой укоренилось подобное мнение у большинства переживших Эту Хрень. Уцелевшие биохимики, впрочем, быстро все разложили по полкам, однако кому когда была интересна биохимия?
Мы ничего не поймем, если не будем знать, как протекают биохимические процессы в организме. Короче… Нет, так слишком длинно. Еще короче… и проще… убрать половину… Ну… вот так где-то: все энергетические процессы в любом организме – хоть человека, хоть бабочки, хоть слона – завязаны на молекуле аденозинтрифосфорной кислоты, сокращенно – АТФ. В результате распада этой молекулы высвобождается энергия, которую живой организм может использовать по своему усмотрению: например, перелететь с цветка на цветок. Затоптать крокодила. Почесать задницу и подумать, что хорошо бы трахнуть соседку. Трахнуть соседку. Залечить синяк, полученный от соседкиного мужа, и т. д. А АТФ откуда в организме берется? А едим мы белки, жиры и углеводы. Под действием ферментов, содержащихся в пищеварительных соках, они распадаются до соединений, умно называемых «трикарбоновыми кислотами», каковые потом, в свою очередь, начинают участвовать в интересной цепочке биохимических реакций. Вернее, не цепочке даже, а колесе-цикле с образованием тех самых молекул АТФ. Причем интересная штука: молекул АТФ может образовываться разное количество. Если реакция окисления идет с помощью кислорода – то цикл более длинный, но и более энергетически выгодный: в результате окислительных процессов происходит образование аж 38 молекул АТФ на каждую молекулу глюкозы, что равно 1162,8 кДж энергии. Но реакция может происходить и по бескислородному, так называемому анаэробному пути, – тогда происходит образование всего двух молекул АТФ и, соответственно, 150 кДж энергии. Тем не менее обе эти системы образования энергии очень эффективны – 40,4 % и 40,8 % соответственно. По сравнению хоть бы с тем же бензиновым двигателем внутреннего сгорания, эффективность которого 25–30 %, куда как лучше. Бескислородный путь проигрывает кислородному, потому как большая часть «силы» процесса идет на образование молочной кислоты. По бескислородному пути идет окисление глюкозы, например, у больных сахарным диабетом, и поэтому у них жуткий энергетический голод. А кто, кстати, ощущал запах в палате, где находится больной сахарным диабетом? «Яблочками пахнет», – ласково говорили врачи эндокринологи, с порога уже зная, что привезли очередного сахарника с большим уровнем глюкозы в крови. Пахнет, собственно, не яблочками, а ацетоном – промежуточным продуктом бескислородного окисления. Собственно говоря, как пахнут и зомби, поскольку не дышат, а энергию откуда-то брать надо, а «просто так» мертвые ходить не могут, все в этой Вселенной подчиняется универсальным законам. Вот и шел в «воскресшем» организме процесс бескислородного окисления, вот и пахли зомбаки ацетоном. Недолго, впрочем, пахли – так как запасы того, что можно переработать в мертвом теле по бескислородному пути, ограничены, и зомбак, сколько-то поколесив по окрестностям, рано или поздно останавливался – поберечь остатки энергии до более удобного случая, какой-нибудь «левой» команды, к примеру. И этим же малым количеством энергии, образующейся при бескислородном пути окисления – всего-то 2 молекулы АТФ против 38, – объяснялось то, что новоиспеченные зомбаки – медленные и неповоротливые.
