Тут звонок со «Скорой» – со Светкой плохо. Жаловалась, говорят, на тошноту, блеванула. А сейчас легла что-то и не дышит вроде. Пока мы с чемоданом прискакали – ожила Светка, водилу своего грызть начала. То есть опять же никто не сообразил, что ожила она, хотя мысль об эпидемии уже тогда возникла: свиной грипп там, куриный, атипичная пневмония и прочая лабуда, что нам на конференциях впаривали… Оттащили мы Светку – я уже стерегся, чтобы не куснула она меня, и других предупредил. Повязали – бах: водитель задергался – она ж ему в шею вгрызлась. Хоть и не в артерию, а все равно быстро получилось. После того как Светкин водитель встал и на нас пошел, дураков ловить еще и этого больше не нашлось, все ломанулись кто куда.
И фельдшера, и санитары, и водители. Он, слава богу, не на меня навелся, побрел за кем-то еще, кто ему поаппетитнее показался. Я в реанимацию: «Где санитарка???» – кричу. Та выходит – нормальная вроде. «Что чувствуешь?» – спрашиваю. «Да нормально все. Палец немного болел, а теперь и перестал как будто». – «Не тошнит, не рвет?» – «Да ну нет». На всякий случай изолировали ее. Я в администрацию: «Так, мол, и так, эпидемия. Чего? А хрен знает… Сумасшествия… панику не поднимать… быть готовым к поступлению – ясно, пошел готовиться. Прихожу – первым делом: как санитарка? Нормально! Может, думаю, я пургу зря поднял? Хрен вам: тут и повалило – пошли поступать первые укушенные. Я-то спустился попробовал командовать, типа, этих немедленно изолировать, так сопровождающие же орут: «Ты что, коновал, охренел совсем, ему же хреново совсем, он же сейчас умрет совсем!!!» Вот как про «умрет» сказали, у меня в мозгах и щелкнуло, а тут и первые оборачиваться стали.
В момент двух-трех сцапали, горло им перекусили. Кровища – ты же знаешь, как из сонной артерии в потолок струя хлещет. – Помнишь того типа, которому топором шею перерубили? Ну короче, полный абзац. В обморок некоторые попадали – ясно, первыми и сожраны были. Главное, машины подъезжают и подъезжают, все выбегают – и в холл, к веселью присоединяются. Паника, а новоприбывшие думают, что так и надо. Ну теракт, типа, произошел, вот и суматоха, пока разберутся – их уже и сгрызли. Моментально в холле от мертвяков не протолкнуться стало. Я, честно скажу, не геройствовал ни разу, сразу, как первые оживать начали, и рванул подальше. Попробовал, правда, организовать эвакуацию ходячих больных через запасные пути, так народ же больной, и на голову – в первую очередь: «А куда вы нас, а мне вещи из гардероба забрать надо, а что там за шум… Зина, сходи глянь…» Мертвяки к тому времени пошли подниматься по лестницам… Короче, через полчаса больницы не стало…
– Надо было двери запирать, баррикадироваться, – задумчиво сказал Крысолов, вертя в руках пустую рюмку.
– Задним умом все крепки, – отмахнулся Старый. – Я таких историй уж сколько слышал – и как под копирку… А и не было у нас в больнице дверей с ключами: не подводная лодка с герметичными отсеками. А главное – не готовы мы были к такому. Я именно о врачах говорю, больничных причем.
– Во-во, – кивнул Дмитрий. От выпитого коньяка шрамы на его лице налились багровым огнем. – Все же думаешь – а чем помочь можно, а кого спасти. Причем работаешь по законам мирного времени: спасать наиболее тяжелых. Вот как, в одну минуту, все перевернуть и моментально определить – этот ходячий, его спасти можно, хоть ему и шестьдесят, а этот, хоть ему и двадцать, – обречен, потому как на вытяжке лежит, с переломом бедра. Этого и в военно-полевой хирургии не было. Да и с баррикадами – кардиология, правда, забаррикадировалась – только для того, чтобы у них там у инфарктника рецидив случился, и он их без помех переловил, забаррикадированных. Один только и вырвался, чтобы нам в реанимацию прибежать и рассказать.
Ладно, я к своим девчатам, рассказываю, что Хрень какая-то приключилась. Людей кусают, потом они умирают, потом оживают – и тоже всех кусают. Типа бешенства в тяжелой форме. А девки мои сразу поверили, что так может быть. Ну кто в реанимации работал, тот знает, что, даже если этого не может быть, в медицине это бывает. Тем более что у нас мертвые и в самом деле оживали, еще и раньше. Ну отделение наше ты же помнишь: оно в крыле на отшибе было, из коридора выходишь – и лестница рядом, пожарного выхода, алкаши там любили водку пить, режим нарушать. Пока упыри хирургию жрали, у нас минут двадцать было, тут и кардиологический подбежал, глаза сумасшедшие, рассказал, как у них там получилось. Спрашиваю: «А этого, кто обратился, тоже укусили?» Нет, точно нет, он последние три дня у него перед глазами все время был, потому как на соседней койке лежал. Значит, все умершие оживают? Кино? Фантастика? Уэллс тоже атомную бомбу в фантастическом романе описал, за много лет до Хиросимы.
Короче, говорю, собираемся и с вещами на выход. У нас тогда трое лежало – сахарник с кетоацидозом на фоне здоровенного фурункула, мужик пожилой с прободной, после операции резекции желудка. И черепно-мозговой – на аппарате, кома – три балла по Глазго. Сахарник поднялся, мужик, скрипя зубами, тоже. Мы его наркотой накачали – он и пошел, хоть и с трубками из живота, рассованными по карманам, а черепника… – Дмитрий замолчал, залпом опрокинул рюмку в рот, проглотил и продолжил: – Оставили мы его там. Одно утешение – что он без сознания был, когда те пришли. Ну куда мы его могли бы потащить, если ему искусственная вентиляция нужна, кислород и все такое? Мысль была – отключить его вовсе, так вовремя сообразили, что тут же мы и получим зомбака в своих рядах. Если бы я тогда знал, что их в башку можно упокоить, – клянусь, добил бы, тем более что для этого мне и оружия бы не понадобилось – снял бы повязки да ткнул пальцем посильнее в трепанационное отверстие – там черепной кости и так не было.
– Может, он и так упокоенный был, еще до того? – предположил Старый.
– Нет, ты меня не успокаивай, – помотал головой Дмитрий. – Если бы у него мозг погиб или даже кора, он бы уже у нас восстал, когда только «психа» с поезда привезли. А он тихо лежал, рефлексы только отдельные проявлялись. Но судя по тому, что он не перекинулся, шансы выжить после травмы у него были. А мы – оставили его там… Когда уходили, глянул в изолятор, куда мы санитарку поместили. Смотрю, уже стоит возле холодильника и свежезамороженную плазму из пакета грызет, будто мороженое ест. Я последний уходил, типа капитан, – невесело ухмыльнулся он, – к тому времени первые мертвяки к нам уже ломиться начинали. Чуяли, заразы, что тут живые. Дверь мы, конечно, закрыли – так что толку? Либо мертвяки протолкали дверь – что им этот долбаный турецкий пластик? – либо санитарка морфировала – там еще и кровь в пакетах была, не только плазма, либо черепник сам умер – без лечения очень даже вероятная вещь… Все понимаю, а до сих пор перед глазами стоит: как уходим мы, а он там на кровати лежать остается…
– И все равно надо было попытаться забаррикадироваться, может, продержались бы. – Крысолов посмотрел прямо в глаза Дмитрию.
Тот попробовал выдержать взгляд, но отвел глаза.
– Да знаю я… Очканул, чего там говорить. Можно было бы завалить дверь, затихариться в палате и не попадаться на глаза санитарке в изоляторе. Вряд ли она на донорской крови больше чем шустером стала бы. Можно было бы ментам позвонить – так-то они разбежались все, а глядишь, зная, что в больнице живые остались, и приехали бы нас спасти, может, и не перекинулся бы тот черепник… – Непонятно было, то ли он оправдывается, то ли обвиняет себя.
