– Хрена ли тебе в них? Бабу – другую найдешь, говорю же тебе – у меня в поселке их немеряно. А эти… Им и так скоро подыхать. Кто они тебе? Ну и плюнь.
Сказал он мне так, а я и встал на дыбки – просто больно уж в то время насмотрелся я, как на людей «плевали» и как быстро оскотинивались потом «плевуны». Отказался я, короче. Он немного еще поуговаривал, но не сильно – быстро отказался. Утром Бабаев попрощался со всеми – одарил всех, мне презентовал аж ящик «конины» хорошей – я и не заподозрил ничего. А тем же вечером меня прямо на подходе к дому – чисто как в «Кавказской пленнице»: мешок на голову и – фь-ють, – замысловато крутнул он рукой. – Никто и не заметил ничего, чисто взяли, ну так хрена ли – у него там спецназеры в охране служили, которые языков от «чехов» перетаскали больше, чем я – из тарелки с заливным. Вот даже не то до сих пор бесит, что украли меня, а то, что кто-то же выпустил их из города: свои же продали, как девку в бордель… Хлороформом, правда, меня не усыпляли, и по голове «…с расчетом на кратковременный рауш…», – он произнес эту явно заимствованную откуда-то фразу с издевкой, – не били – придушили слегка только, мягонько так, чтобы у меня охота сопротивляться отпала. Ну и объяснили шепотком, что мне за крики будет, а после поста уж – кричи не кричи. Но не проверяли же нас, хоть и должны были, знаю!!! А, да ладно… Вот так я у Бабаева и очутился, на него работать стал. Сказать, что мне у него там плохо было, – так нет. Все, как он и обещал, выполнил. И жилье, и жратва, и девки веселые. – Он поморщился. – Только все – в пяти минутах от него. Я же ему, дурак, сам после той удачной реанимации распинался, сколько кора мозга живет без поставки кислорода и как холод замедляет процесс умирания. Вот так и повелось, с ним всегда рядом баллон с кислородом, мешки со льдом, чтобы, значит, как если что, сразу его обложить, и я в качестве, так сказать, обслуживающего механизма. Можно было бы и к этому привыкнуть, моя тюрьма была все же, по нынешним меркам, сверхкомфортабельной. Да чего там – знаю, что многие мои коллеги с радостью согласились бы на такую работу – ни хрена не делаешь в общем-то, а все у тебя есть. Я ему только для реанимации и нужен был – все остальное у него другие доктора выполняли: и хирург у него был личный, и терапевт. Один нюанс, правда, все же существовал: в первый же день моего пребывания в этих, так сказать, гостях Бабаев громогласно объявил всем своим слугам, что доктор вот этот – его спасать будет, если что, за что ему всяческий почет и уважение оказывать следует, но если все же не спасу я пресветлое тело, то его, Бабаева, сразу упокаивать не следует, а следует его в недоупокоенном виде оставить с доктором поговорить, причем для разговора доктора ему подавать частями, начав с неумелых рук, тщательно сохраняя все остальное. Ну а потом уж и весь организм предоставить. Не сомневаюсь, Бергман – начальник охраны у него был, то ли немец, то ли еврей – выполнил бы указание в точности. Преданный был, как собака, за то, что семью тот его спас. А рано или поздно сей счастливый момент наступил бы – ишемическая болезнь сердца у Бабаева была как минимум второго класса, жрал он водовку, как не в себя, и брюшко было солидное, не курил, правда, только. Только и дамоклов меч тогда страшен, когда периодически все же с волоска того срывается и кого-нибудь рядом протыкает, а так – висит себе и нехай висит, сколько вкусного еще вокруг.
Но меня скорее напрягало не это, а то, что скукотища там была смертная. Ты же знаешь, – обернулся он к Старому, – в реанимации, как и в пожарных, как и в спецназе каком-нибудь, – привыкаешь к адреналину, без него потом как без наркотика, да и есть это в общем-то тот же вид наркомании. Кто в горы лезет, кто на Север едет, кто на байке каком-нибудь голову сламывает – а все для того, чтоб наркотик тот заполучить. Да и деквалифицируешься без практики быстро. Колюня наш уж на что крутой анест был, а «ушли» его в главные врачи – и все, через два года «потух», надо было, помню, наркозик небольшой дать, а у него руки дрожат. А тут кто чем занимается: кто строит, кто машины варит, кто на морфов охотится. Один я мозоль на пузе ращу. Так что я и рад оказался, когда ко мне одного охранника бабаевского приволокли – он совсем доходной был, подстрелили его где-то. Ну я и давай по старой памяти изгаляться – подключичку ему ставить, гормоны-растворы. Мне ж там цельный реанимационный зал оборудовали, все, чего заказал, – все привезли, в двух экземплярах. А на ту беду у Бабаева приступ случился. Его ко мне волокут, а я там над охранником его колдую. Бергман даже не говорил мне ничего – просто стрельнул парню в голову и со стола сбросил. Как тряпку ненужную. «…Ваш пациент, доктор, не он…» – с горечью передразнил он кого-то невидимого. Вот после этого случая я и решил свалить.
Как-то резко понял, что если дальше останусь тут с ними, сам на них похож стану. Ну и свалил, вернее, попытался. Бергман у Бабаева не зря начальником охраны хлеб ел и все мои намерения «просчитал» еще тогда, когда с пистолетом в руке над телом своего подчиненного в том зале стоял. О чем мне и сообщил, почти ласково, перед тем как коленную чашечку мне сломать. Если подумать – Бабаев тогда на риск пошел: пока у меня нога заживала, он без реаниматолога вынужден был обходиться. Ну хозяину, чтобы псы боялись да службу верно несли, иногда приходится рисковать. Да и быстро все на мне зажило, а ходить, вернее, ковылять научился – вот и ладушки, готов лепила к труду и обороне, а что стоять ему больно, так не хрен от хорошего хозяина бегать, порядочных людей не спать заставлять. Я вот раньше думал: как это раб в Древнем Риме жил? А выяснил – ничё, нормально так, привыкаешь, о тебе заботятся, берегут, стараются не сильно покалечить, ежели что… Потихоньку и сам начинаешь считать себя рабом, хозяину обязанным…
Раз в полгода ездили мы в большой осмотр – Бабаев справедливо считал, что без хозяйского глаза на местах может беспорядок учиниться. Два раза с ним мы съездили – нормально прокатило. А на третий – Наследникам попались.
– «Трижды рожденным»? – хмуро спросил Крысолов.
– Им, яти иху…
– А Наследники – они кто? Серега что-то говорил такое, да я не понял тогда, – смущаясь, спросил Артем.
Самовар уже закипел, и Дмитрий заварил в громадном, не меньше трех литров, заварном чайнике зеленый чай. Крысолов, правда, попросил себе кофе, «если есть», и Дмитрий, молча кивнув, достал откуда-то из сейфа невскрытую вакуумную упаковку. Крысолов стал было отнекиваться, говоря, что на большее, чем какую-нибудь растворимую бурду, и не рассчитывал, но Дмитрий, лишь улыбнувшись губами, одним ловким движением ножа взрезал брикет. Оттуда пошел такой одуряющий запах, что Старый смущенно крякнул и тоже попросил себе «потом» налить. Зеленый чай прогнал сонливость. Он чем-то походил на тот, что у них в деревне пили, – разве что в их, деревенском, трав было побольше – отец и чабрец мешал, и зверобой, и мелиссу. Как-то он там…
– …Секта это, – вернул его обратно голос Крысолова. Артем смутился: вопрос задал, а сам поплыл, как малек. – После Хрени чего только люди не понапридумали себе, ну впрочем, как и всегда. И меньших поводов хватало. А тут такое: цельный Песец! Самый натуральный, без подмесу! В Питере уже на первой неделе людоеды появились, причем с обоснованием. От них потом, кстати, и нелюди пошли.
