Разговор как-то сам собой затих, и дальше они ехали молча. Артем вспомнил, что, по рассказам Варьки, дорога отсюда была хорошая, и ехать до поселка было не больше получаса. Так и получилось – вскоре они выехали из леса, замелькали приметы начинающегося жилья, по всему было видно, что они приближаются к поселку, даже задремать не удалось, хоть какой уж тут сон.
Машина сбавила скорость и остановилась – наверное, на КПП. Впереди хлопнула дверь УАЗа, и Артем услышал нахраписто-злой голос лейтенанта:
– …А я говорю – мы проедем! – Кто-то что-то ему бубнил, пробуя возражать, но тот не давал вставить слово: – …Нет! Нет, я сказал!.. Он под охраной части!.. А мне плевать на твой приказ – у меня он тоже есть… Или давай членами меряться: твой калаш против КПВ – пойдет? Ну вот так-то лучше… Да сообщай…
Вновь хлопнула дверца машины – старлею даже не понадобилось выводить из грузовиков солдат. Хорошо бы и дальше так…
Колонна двинулась, их «урал» проехал мимо стоявшего у обочины легкового автомобиля, возле которого растерянно топтались несколько человек с оружием в руках. Наверняка их можно было размазать по этой дороге в манную кашу, но вояки, видно, не хотели уж очень обострять отношения и провести передел собственности по возможности мирно. Машины проскочили по главной улице поселка без остановки, потом колонна разделилась: БТР, один из «уралов» и УАЗ свернули на ту улицу, где, знал Артем, располагалась поселковая администрация. УАЗ внезапно остановился, и оттуда выскочил Крысолов. Едва он выбрался из машины, вездеход тронулся, едва не задев его бортом, – ох, не любит все же старлей охотников. Ага, это они, наверное, в администрации «аргументы» предъявлять будут. В виде бэтээра и стволов. «Как бы до резни дело не дошло, – подумал он, – а ведь это мы такую заварушку тут устроили». Старый, будто слыша его мысли, помотал головой:
– Все нормально будет. Как всегда и во все века – обычный передел собственности. Только что попроще стало все, приблизительно как во времена египетских фараонов: «…Я убил их мужчин, я связал их женщин, я взял их добро, я угнал их скот, я сжег их ячмень, я стоптал его!» – процитировал он какой-то древний документ. – Люди даже гордились этим, на каменных плитах вырубали, чтобы на века осталось, и не заморачивались даже оправданием. Почему? Потому что могу, силы у меня больше потому что! Здесь же, я думаю, может, и лучше станет, хотя бы для деревень ваших… А крови большой не будет, разве что пальнет кто сдуру. Никто курицу, несущую золотые яйца, резать не станет, если такая возможность есть. Разделят попросту, что от бандюков осталось, сферы влияния чуток перекроят. Было Княжество бандитское – станет Баронетство вояцкое, и всех делов. И не мы эту войну начали, так что не переживай.
Крысолов запрыгнул к ним в кузов.
– Старлей сам договорится с советом здешним, – слегка запыхавшись, сказал он, – а нам пока в больницу надо.
«Урал» подкатил к больничному двору, в который они въехали только сегодня ночью, хотя Артему показалось, что после этого прошло уже месяца три. Сколько всего после этого случилось… Он глянул на свои японские часы – было без двадцати минут четыре. Ладно, хоть не в боевике каком, когда на последней минуте приходится в дверь врываться и волосатую руку Саенко, тянущуюся к рубильнику, перехватывать. Интересно, а у него правда руки волосатые?
Грузовик остановился на краю площадки, первым из машины выскочил Крысолов, затем они со Старым, а потом, повинуясь резким командам старшины, из машины горохом посыпались солдаты, выстраиваясь вдоль площадки в редкую цепь. Редкую-то редкую, – а все же без малого двадцать стволов. И люди, что их держат, знают, как их применять. Видно было, как засуетилась охрана, но, похоже, простая больничная, не саенковские мордовороты. Крысолов перебросился парой тихих слов со старшиной, а потом сказал своей тройке, молча стоявшей в стороне от машины:
– Ну что, пошли, ребята? – подхватил с асфальта старый, потрепанный рюкзак и первым двинулся к больнице. Старшина со своим небольшим отрядом остался возле машины, но демонстрация того, кто тут и с кем против кого, была достаточно ясной. Пока они подходили к дверям, Артем быстро пробежался взглядом по окнам и успел подумать, что их прибытие оценили: в каждом окне было полно бледных лиц, с опаской выглядывающих на улицу. Похожие лица, вот так же с испугом выглядывающие из окон и дворов, он успел заметить, еще когда они ехали по улицам поселка. То, что власть в поселке может измениться, и довольно круто, поняли, как видно, многие, и это беспокоило их, потому как нарушало ровную, уютную, сытую жизнь, а вот что будет дальше, они не знали. И плевать, что теперь почти у каждого сейчас ствол. Не в том дело, есть ли он у тебя, а в том, готов ли ты его применить. Было видно, что здесь, как и в его родной деревне, большинство явно хотело только одного: чтобы все было спокойно. Если можно, ну как-нибудь без этой ужасной стрельбы, без крови, без встающих зомбаков, в одного из которых можешь превратиться ты сам. Может, это и было правильным, инстинкт самосохранения и все такое, вот только много ли его односельчан осталось в живых, уйдя в леса и надеясь отсидеться там, пока кто-то другой за них воевать будет? Сколько из них вздохнуло с облегчением: «Сегодня – не меня!!!» – пока кого-то вели к Хану в палатку, только для того чтобы прожить лишний день, а завтра самому пойти на убой, чтобы с облегчением вздохнул кто-то другой? Хотя если Старый прав, бояться им особо нечего: вояки и вправду вряд ли начнут сейчас крутой передел, устанавливая жесткие порядки и наводя любимую старшиной «дисциплину». Так что по-прежнему будут тянуться сюда торговые маршруты, будут шуметь ресторанчики и петь в них хриплоголосые шансонье, а заводик – штамповать лекарства, пока не опустеют последние склады сырья.
Их ботинки топали почти в унисон по серому, растрескавшемуся асфальту двора. «Мальчик-член», как старый знакомый, вскидывал навстречу руку, оттопыривая гипсовую губу.
Войдя в холл, Крысолов мерным шагом направился к стойке регистратора, а Артем с нарастающей тревогой заметил, как испуганно шарахается от них в сторону медперсонал, а охрана жмется по углам. Чего это они так? Неужели только оттого, что они с вояками приехали? Внезапно острое предчувствие беды накатило на него холодной волной. Что-то подобное почувствовали, наверное, все, и Крысолов тоже: он ускорил шаг, почти подбежав к стойке.
– Мы оплату принесли, – его голос внезапно охрип, – с нашими бойцами все в порядке?
Девчонка-регистратор судорожно раскрывала рот, пытаясь что-то произнести, и не могла.
– Умер ваш один, – угрюмо пробурчал стоявший рядом знакомый фельдшер Иван.
– Кто? Банан? – севшим голосом спросил Крысолов.
Иван, скривившись, помотал головой:
– Однорукий… Час назад…
…Сикока лежал на металлической каталке и, казалось, стал выше после смерти. Вернее, не выше – длиннее. Выше он уже не будет никогда. Лицо его сильно отекло, так что узкие глаза навсегда скрылись под тяжелыми мешками век, руки тоже – марлевые завязки, которыми их связали на груди, глубоко впились в желтовато-восковую кожу запястий. Непонятно почему, но, похоже, у Сикоки вся кровь вытекла – были видны потеки ее, не вытертые до сих пор. И, похоже было, кровил он со всех отверстий, даже из крохотных точечных ранок, оставшихся после уколов иголкой в руки, а уж из культи руки – там вся повязка насквозь промокла. Кусок, уронив голову на стиснутые добела кулаки, заходился в беззвучном плаче, сидя рядом с каталкой на стуле. Плакал и командир, да и у самого Артема влага, катящаяся из глаз, то совершенно застилала зрение, то, наоборот, внезапно резко проясняла и усиливала его, будто оптикой, так что становились видны мельчайшие детали – рваный дерматин на стуле Куска, царапины на металле каталки. Порошинки вокруг маленького пулевого отверстия на виске Сикоки. Не плакал, кажется, один Старый: он спокойным голосом, ровно и монотонно бубнил Варьке (вот уж кто рыдал – за них обоих!), обняв ее за плечи и низко наклонившись:
