– Ждите здесь. Я в момент обернусь. А мне одному даже сподручнее будет.
Но тут уж Крысолов не согласился:
– Нет, всем идти надо. Неизвестно, что там. Подстраховать надо, если что. А то пропадешь ты там, нам что, следующего посылать? Пока все не кончатся?
Артем согласился и первый нырнул в густые горьковатые заросли полыни, росшие неподалеку, а дальше уж пополз по направлению к дому Васька. Хорош, конечно, Крысолов, а здесь и Артем кое-чего стоит. А вот интересно: еще неделю назад Артем был бы страшно горд, что ему удалось себя не хуже Крысолова показать. А вот сейчас пришла такая мысль в голову и даже не зацепилась там. Так, как что-то совершенно лишнее подумалось что-то – и все. Не осознавая того сам, он за эту неделю сделал громадный шаг от щенка-недотепы, боящегося сделать что-то не так и именно потому «не так» делающего, к профессионалу, который делает лишь то, что может, зато на все сто процентов. Профессионалу, который не раздувается от гордости после победы, потому что для нее было сделано все как надо, и было немножко удачи на твоей стороне, а следовательно, и победа – вот она. И в то же время он не впадает в депрессию после поражения – опять же по той самой причине: было сделано все как надо, но не повезло немного. Ну а то, что «немного», – это, бывает, та самая граница между жизнью и смертью, так это у кого профессия какая. В конце концов, можно и на пороге собственного дома смерть найти: выйдет человек утром на работу – тут и рухнет на него козырек собственного подъезда, до того с виду крепкий и надежный. Вот наступила просто «усталость материала», он и свалился. И будь ты хоть трижды Брюс Ли и снайпер, что из нагана за сто метров навскидку в пятак с левой ноги весь барабан кладет, ничем тебе это не поможет. Просто не повезло, и нечего тут париться.
Васек жил один. Его родители не вернулись тогда из областного центра, в самый первый день, как Беда случилась. У матери Васькиной на глазу бельмо было, так отец ее и повез в больницу это самое бельмо вырезать – как раз на этот день ей ложиться сказали. Ну а что с теми случалось, кто в тот день в больницы попадал, о том Дмитрий подробно рассказал.
Тем не менее Васька, хоть и один, жил вполне себе справно, содержал пусть и небольшое, но хозяйство и брал осенью свои несколько центнеров хлеба. Охотился помаленьку – короче, его уже вполне за мужика начинали признавать. А батя – тот так и говорил: мол, раньше так и было – лет с четырех-пяти ребенок начинал учебу проходить. Не школьную грамоту, а жизненную: как пасти – сначала гусей, а там и коров, как с топором-косой работать, как коня запрячь. У девчонок – у тех другое: как в огороде чего полоть, мести-варить, за детьми следить. Лет так через десять, годам к пятнадцати – у девок чуть раньше – все, школа закончена. Аттестата к ней не дали, так и не надо: жизнь все знания, что получил, сама спросит. Главное, человек считался полностью готовым для существования в обществе. Ну и, соответственно, жениться можно. Как раз и организм для этого созревал – девка может и зачать, и выносить, и родить. Даже если и помрет который ребенок в родах оттого, что мать молодая, – не беда. На следующий год новый ребенок будет, а они и так мрут через одного, что у «юных» пятнадцатилетних матерей, что у более «старых» двадцатилетних, – у последних уже по три-четыре ребенка к этому времени быть может. К тридцати годам – привет: уже бабушка с дедушкой вчерашние подростки. А то нарисуют художники на картинке седобородого лысого деда и такую же древнюю бабульку, а в тексте – жили-были дед да баба и сильно горевали, что детей у них не было, ну и исхитрились как-то – родила бабка какого-нибудь мальчика-с-пальчика. Хоть по нынешним временам такие «дед» и «баба» даже на «средний» возраст не тянули, и роды у такой «бабки» – дело вполне обычное, если посудить.
– А вас, нынешних, взять, – говорил отец, помнится, – у вас к шестнадцати годам гормоны аж из ушей прут, вам рожать бы надо – а куда вас? В какую жизнь выпускать, в какое общество? Если вы в ней ни уха ни рыла? Если вы детей делать уже умеете, но больше – ни-че-го… У нас в деревне хоть как-то еще люди к реальной жизни приспособлены, а в городах что… – Он безнадежно махал рукой и кривился.
Вот Васька, по тем старинным меркам, вполне уже взрослым числился бы. Он и так уже от Артема отдаляться начал и жениться хотел – одному, говорил, трудновато все же, – да вот убили тогда его.
Коровы Васек не держал, хотя в селе почти у всех были коровы. Многие и по две, и по три держали, и коней, а вот Васька не сподобился – как, впрочем, и они с батей. Им проще было с охоты жить, а молоко или масло там у соседей брать. Потому хлев у него стоял постоянно пустой, Васька даже метился его в баню переделать, но решил уже ближе к концу лета это сварганить. Не переделает уже. А хлев – вон он стоит, и, как Артем помнил, вот тут, мимо него, и можно проскользнуть в узкую щель, а затем и в сад, как раз к их с батей дому.
Сколько раз они с Васькой этим маршрутом бегали – то к Артему, то от него. Не у одной Варьки старые маршруты есть… А со стороны этого ходика не видно – там как раз старая слива проход загораживает. Артем, стараясь не шуметь, прополз по проходу между бревенчатой стеной хлева и забором – со стороны хлева тянуло еле уловимым запахом старого навоза, он уже и отвык от запаха этого. Вот говорят: «дерьмо, дерьмо», а навоз старый – он даже пахнет по-другому… не как дерьмо, короче. Оглянувшись, он увидел, что все остальные члены группы не отстают.
Группа бойцов осторожно проскользнула через давным-давно выломанный пролет забора в их с батей изрядно, надо сказать, запущенный сад: ну не лежала у них с батей душа к садоводству, вот дед – тот, батя говорил, знатный садовник был, из других деревень яблони приносил. И прививал тоже, ага. Вот эту, «сладкую», Артем больше всего любил.
Яблоки на ней были какими-то удивительно вкусными, причем недозрелыми – даже больше, чем спелыми. Бывало, так с Васькой этими яблоками они объедались, аж животы трещали. А как сорт этот зовется, он и не знал. Теперь сюда, между кустами ирги. Основные стволы ягодника были узловатыми и перекрученными, точно анаконды, а вот понизу их молодая поросль густо разрослась, скрывая все достаточно надежно.
Ну вот и дом их – Артем прижался спиной к серым бревнам и перевел дыхание. Усталости как таковой и не было – по правде сказать, просто сердце билось уж очень сильно. Он махнул рукой, и Крысолов с Куском принялись огибать дом с северной, глухой стороны – он их туда нарочно послал. А им со Старым, как более мелким, можно и тут под окнами проскочить. Во дворе никого не было, из дома тоже не доносилось никакого шума, значит, тем более надо было вести себя скрытно, хотя больше всего на свете Артем обрадовался бы, если услышал сейчас ворчливый голос бати: «Ну кто так ползает? К земле, к земле жмись. Льни к ней, а то я вас за полкилометра услышал…»
Тем не менее их никто не позвал, и через какое-то время их четверка подкралась к крыльцу, только с разных сторон. Старый присел между окнами, готовый в любой момент, приподнявшись, полить очередями любого, кто с недобрыми намерениями к этим самым окнам подойдет. Остальные тихо взобрались под навес на крыльцо. Дверь в сени была слегка приоткрыта. Ну уж чего-чего, а как проникать в помещения, это он в первый же день усвоил, когда его Крысолов в поселке гонял. Перебросившись парой жестов и договорившись, кто что держит после открытия двери, они рассредоточились, чтобы не быть на одной линии огня, если что. Кусок резко открыл дверь, моментально схоронившись за косяк, они же с Крысоловом прощупали пространство перед собой уже взятыми на изготовку стволами.
