И точно такой же удар через секунду последовал сзади. Второй тяжелый японец воткнулся в корму и замер. Два борца сумо зажали в тисках немецкого хищника. Этим немедленно воспользовались все оставшиеся в живых японцы. Конечно, мощи «Тигра» хватило бы, чтобы медленно, но верно вырваться из западни, раскачивая и отталкивая машины. Вместо этого злой как черт Мутабор развернул башню и снес башку японцу, присунувшему свою пушчонку в зад «Тигра». За что и поплатился. Несколько малокалиберных снарядов какого-то «Хе» пробили ствол мощного орудия. «Тигру» оторвали когти.
Дальше было дело техники. Уцелевшие арты подползли вплотную, практически в упор. И можно сколько угодно смеяться над японскими танками — хитрость и ум делают свое дело. Немца уничтожили после трех выстрелов.
На этот раз Митёк не сильно расстроился.
Он успел завалить двенадцать японцев. С таким соотношением потерь империи Ниппон ничего не светит.
Разве что — красиво погибнут, как это они массово делали в сорок пятом году.
Тем временем немецкая бронированная армада, хоть и поредевшая изрядно, практически задавила красных и выползала на позиции советской артиллерии. Конечно, потери еще будут, но исход битвы уже решен. Дело техники. Поэтому оставшееся время Мутабор развлекался тем, что кидался огромными чемоданами то по японским, то по советским позициям. На этот раз никого не убил. Как-то все мимо, мимо. Очень уж разброс большой у гаубиц.
В это самое время оставшиеся в живых «Пантеры» и «Тигры» добивали русских гаубичников, а уцелевшие противотанкисты хладнокровно расстреливали бросившихся в самоубийственную атаку японских камикадзе.
Ну, вот и все.
ПОБЕДА!! Зиг, так сказать, хайль!
В этот момент тревожно завыла сирена.
На холме, который надо было захватить, стояла мачта. И по этой мачте медленно поднимался… японский флаг. Японский?
Мутабор перевел прицел на холм. Так и есть. По верхушке холма метался, словно капля ртути, японский танчик. Брат-близнец того, который Митёк раздавил своим «Тигром».
А немецкие арты молчали. Боезапас — все. Кончился. И подвоза не будет. А танки и противотанкисты — не достают. Слишком пологая траектория у их снарядов — японец грамотно мечется в мертвой зоне.
Японец… А может — японка?
Мутабор бросил взгляд на индикатор боезапаса. Три осколочно-фугасных. В принципе, достаточно одного разрыва рядом, чтобы уничтожить это бегающее недоразумение. Осталось только выцелить как следует. А вот с этим были уже проблемы… Время! Тридцать секунд и все. Красноглазый японский флаг подымется, и восходящее солнце зависнет в зените славы.
Выстрел! Мимо…
Быстрей, быстрей, быстрей… Упреждение… Ну? Выстрел! Есть!
Японец замер — осколком ему повредило мотор или сбило гусеницу. Теперь можно нормально прицелиться…
Десять секунд!
Мутабор навел прицел на замерший танк. В это время немецкие танки уже карабкались по крутому склону холма.
Это Римма. Это точно — Римма. Это только она могла прокрасться незамеченной по краям карты, пользуясь тем, что внимание бойцов отвлечено свалкой. Это она могла додуматься выпустить «священный ветер», чтобы верные долгу джапы погибли в неравном бою, отвлекая белых варваров от главного.
Пять секунд!
Римма… Она заслужила. И Митёк отвел рамку прицела чуть в сторону. После чего немедленно промазал.
И эфир взревел голосами умерших на поле сынов Императора:
— Банзай!
Мутабор снял наушники. Снова огляделся. Да… Некоторые из немцев, то есть «немцев», конечно, откровенно плакали. Победа была в кармане и тут…
А Митёк был почему-то доволен. И почему, интересно?
Через два часа после боя, когда страсти слегка успокоились, к Мутабору подошел Раббит. И пожал ему руку.
— Молодец! Хорошо сыграл.
Мутабор напрягся. По ходу сейчас разборки будут…
— Не твоя вина, что разброс так случился. Это мы прохлопали. Надо было базу брать, а не русских добивать. Ничего. На следующий год умнее будем.
Мутабор расслабился.
А потом была церемония награждения, банкет, счастливые глаза Риммы, потом опять только поцелуй на балконе и все…
Утром Митёк проснулся от какого-то противного зуммера.
Он высунул голову из-под одеяла — с детства любил спать с укрытой головой — и оглядел утро. Утро как утро. Противное, как обычно. На прикроватном столике повизгивал телефон. Гостиничный. Он поднял трубку и ответил на русском:
— Да?
— Мистер Брамм? Вы не могли бы подойти в холл на третьем этаже к десяти ноль-ноль? — на русском и ответили.
— А вы кто?
— Я? Я мистер Осборн. Помните такого?
— Ну, еще бы не помнить… Спасибо вам, мистер Осборн.
— Мы ждем вас.
И положил трубку. Так… До десяти еще час. Надо привести себя в порядок.
Мутабор сходил в душ, наскоро перекусил в небольшом кафе на своем этаже — организаторы оплатили! Заодно и рассмотрел призы. Нда… Приз за второе место был не сильно велик. Штука наличкой в конверте, разная рекламно-глянцевая байда, медаль под серебро и кредитная карточка с лимитом до пятидесяти тысяч баксов и беспроцентным сроком в триста дней.
Хе… К десяти Митёк спустился в холл. Из знакомых он узнал Раббита, Зеппа, нескольких камрадов по немецкому клану. Римма здесь тоже была. Сердце сладко заныло. Да так, что Митёк натурально испугался — не влюбился ли он? Вот чего он терпеть ненавидел — так влюбляться. Одни геморрои да пеленки от этих любовей. Впрочем, влюбиться оно, конечно, можно… Но Римма же здесь остается. У нее работа и грин-карта… А он кто? Безработный дизайнер с кредитной карточкой в кармане?
Митёк мрачно плюхнулся в свободное кресло на заднем ряду рядом с Раббитом. Интересно, почему европоамериканцы все время впереди сидеть норовят, а русские все подальше от сцены? Загадка…
Около интерактивной доски стояла высокая тумбочка. Обычно из-за такой выступают президенты США и преподы. Ой, не тумбочка. Кафедра, конечно.
Ровно в десять двери закрылись.
С переднего ряда поднялся высокий стройный мужчина — седоволосый, но молодой.
Заговорил на английском. Мутабор обругал себя — опять про переводческие наушники забыл. Натянул и вслушался в речь…
— …Форрестол. Я имею честь представлять правительство Соединенных Штатов — самой свободной страны мира. Я не буду размазывать кашу по хлебу…
«Какое странное выражение! Переводчик, наверное, косячит?» — подумал Митёк.
— Вчера закончился ваш первый чемпионат. И я надеюсь, для вас последний.
И улыбнулся. Аудитория напряглась.
