– Угу. А за вами другие потянутся.
– Вряд ли. Вот увидите.
– Это еще почему?
– Издалека благословят – и дело с концом. Вы же атеисты!
– А замполит у нас, между прочим, еврей!
– Нет ни эллина, ни иудея перед Богом, – пожал плечами отец Евгений.
– На все-то у вас ответ есть, – вздохнул Крупенников, садясь обратно на стул.
– Так ведь служба такая, – развел руками священник. Потом вдруг засуетился, снял, наконец, рюкзак и достал оттуда фляжку.
– Коньячок вот святые отцы послали. Монастырский. Может, по капельке?
– Сухой закон у нас, – буркнул Крупенников, мгновение поколебавшись. – И вам не рекомендую. Какой же вы священник, ежели бухать будете с утра?
– Что ж тут бухать-то? – с удивлением воззрился на литровую фляжку отец Евгений. – Между прочим, первое чудо, которое Христос по Святому Евангелию сотворил, есть чудо превращения воды в вино. На свадьбе к тому же.
– Ну, у нас тут не свадьба!
Священник со вздохом спрятал фляжку обратно.
– Будете зачислены в политический отдел. Опиум свой религиозный попрошу особенно не распространять. Обговорите с заместителем по политической части принципы агитации и пропаганды. Молитвы там свои и прочие ритуалы – не афишировать. Из оружия я выдам вам…
– «Парабеллум»? – усмехнулся отец Евгений.
Крупенников онемел. Поп, оказывается, знал…
– Это цитата, товарищ майор. Только оружие мне не нужно. Нельзя мне оружие. Ибо буду извергнут из сана.
– А еще ругали этих… либерастов, – вспомнил комбат смешное слово, недавно прозвучавшее из уст батюшки.
– Попрошу, – поднял палец отец Евгений, – меня не оскорблять! Правила у нас такие. Священник не имеет права проливать кровь. Даже змеиную. Устав, так сказать.
– И чем же вы от ЭТИХ отличаетесь? – усмехнулся Крупенников.
– У меня свое оружие есть, – твердо ответил священник. – Слово Христово.
– Вот на ящерах и посмотрим, действует ли ваше Слово, – скептически улыбнулся майор.
– Посмотрим, – покладисто согласился тот. – А можно мне в футбол поиграть? Давно мячик не пинал…
– В армии говорят: «разрешите, товарищ майор!»
– Разрешите, товарищ майор, в футбол с добровольцами погонять! – священник неожиданно встал, вытянулся и приложил руку к голове.
– К пустой голове руку не прикладывают, – буркнул Крупенников.
Тот опустил руку. В глазах отца Евгения плясали веселые… гхм… огоньки, в общем, веселые.
– Идите… Батюшка… Поговорим еще…
Когда священник ушел, Крупенников заварил еще чая и долго, целых десять минут, наблюдал, как тот, сняв рясу, азартно бегает по полю за мячом. Потом передернул плечами и, выключив блокнот и спрятав его в полевую сумку, пошел на склад проводить ненужную, в общем-то, инвентаризацию, тем самым отвлекаясь от ненужных, высоких мыслей…
Однако до складских помещений комбат дойти не успел, привлеченный криками со стороны спортплощадки. Виталий удивленно приподнял бровь: это ж как орать нужно, чтобы даже внутри здания было слышно?! Что там еще случилось?
Выйдя на задний двор, где располагались открытые спортивные сооружения и футбольное поле, майор остановился, пытаясь разобраться, что происходит. На поле разыгрывалась настоящая трагедия. Или, что скорее, комедия. Или и то, и другое вместе. Новоявленный доброволец, аккуратно сложенная ряса и рюкзачок которого лежали на скамейке рядом с опоясывающей поле беговой дорожкой вместе с вещами других игроков, ныне валялся в центре штрафной площадки, схватившись за лодыжку. Стоящие вокруг игроки обеих команд и свободные от учебы или нарядов болельщики самозабвенно орали:
– Пенальти! Было же пенальти?
– Да какое пенальти? Он же сам упал!
– Так тот еще до штрафной ему подкат сделал!
– А чего они? На батюшке сфолили, а теперь отнекиваются!
– Больно-то как! Помяни царя Давида и кротость его!
Последняя фраза, ясное дело, принадлежала отцу Евгению.
Крупенников молча постоял, потом кашлянул. На него никто не обратил внимания, даже Харченко, вместе с замполитом стоящий в задних рядах.
Комбат кашлянул громче. С тем же результатом.
Потом не выдержал и гаркнул во всю немалую силу легких:
– А ну, смирно! Что тут, ядрена вошь, происходит?!
Толпа замолкла, обернувшись.
– Что. Тут. Происходит?
Обернувшийся Харченко смутился, шмыгнул носом, поправил фуражку и пояснил:
– Так это, матч у нас… товарищеский.
– А орать так зачем? – не понял Крупенников. – Матч матчем, а орать зачем?
– Так форвард от 1-й роты в атаку пошел, а его защитник из 4-й срубил подкатом в штрафной! Вот и спорим! – крикнул кто-то из толпы.
– А судья кто? – спросил комбат просто ради того, чтобы не молчать.
– Он… – навстречу майору вытолкнули незнакомого бойца из местных добровольцев.
– Да не успел я, согражданин, то есть товарищ комбат… – немедленно заныл тот.
– Твои проблемы, – отрезал Виталий. – Если и в бою не успеешь, первым и умрешь. Точнее, ящерицам на обед угодишь. Кого сбили-то?
– Меня, – подошел, хромая, отец Евгений.
– Бей пенальти, и весь вопрос. Счет какой?
– По нолям, товарищ майор!
– Интриги больше будет. Пусть отец… гм, то есть товарищ Смирнов, бьет пенальти, а потом идет в медчасть на осмотр. Ясно?
Кивнув, батюшка похромал к одиннадцатиметровой отметке. Комбат пошел было в сторону казарменного корпуса, но вдруг остановился. Захотелось посмотреть на футболиста по имени отец Евгений.
Тот подошел к отметке, поставил на нее мяч. Перекрестился. Отошел, разбежался…
Удар получился корявым, вратарь противника без труда взял мяч.
– Ура! – взревела половина болельщиков; вторая половина угрюмо молчала. Игроки тоже разделились, одни сердито брели на свою половину поля, другие радостно хлопали по плечам вратаря. Крупенников ухмыльнулся, развернулся к футболистам спиной… и резко остановился. Гм… Ну ладно, сейчас разберемся…
– Так! – на сей раз командный голос легко перекрыл рев толпы. – Смирнов, Харченко, Финкельштейн, Лаптев! Ко мне все бегом! Потом доиграете.
Через пару минут возбужденные офицеры и отец Евгений сидели в комнате комбата. Священник поглаживал ушибленную ногу, прижимая к животу рясу и рюкзак.
– А теперь, товарищ-согражданин Смирнов, вы рассказываете, что там у вас на самом деле случилось.
Особист с замполитом и начштаба недоуменно переглянулись. Дела футбольные да вдруг отвлекли отца и бога батальона?! Или все не столь просто?
