– Внимание! Обратный отсчет пять секунд. Пять, четыре, три, два, один… Финиш!.. Есть всплытие в трехмерное пространство… Зафиксирован выход в линейный космос… Включаю компенсаторы возмущения… Пошла стабилизация…
И рубки не стало.
Вообще.
Вокруг вдруг вспыхнуло сияющее мириадами звезд небо. Звезды – ослепительные, сияющие, порой режущие глаз, – были везде. Сверху и снизу, справа и слева. Люди словно плыли в оглушающей, подавляющей своими масштабами пустоте.
Два майора сидели, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в подлокотники ложементов, и не замечали этого.
Космос…
Вот ты какой…
Небо не сияло… Оно пылало!..
И ни одного знакомого созвездия. Нет меченосного Ориона, нет бесстыдно разлегшейся
Кассиопеи, нет горстки Плеяд, нет ничего знакомого. Созвездия меняются, но звезды-то остаются.
Вдруг со всех сторон…
Токката Баха. Та самая. Для органа.
Хотелось замереть, не дышать и не думать.
– Охренеть, – только и смог выдавить Харченко сквозь внезапно пересохшее горло, когда голограмма потухла и музыка прекратилась.
– Ага, – ухмыльнулся незаметно подошедший капитан. – Меня тоже первый раз впечатлило. Можно даже сказать, оглушило. Правда, мне тогда всего десять лет было.
Он опять стоял с чашкой кофе у кресел майоров.
– Спасибо вам, товарищ капитан. Честно – спасибо…
Они с чувством пожали руки командиру корабля.
– Да не за что, сограждане, о чем речь. Вообще-то это традиция именно так показывать космос новичкам. Я после окончания «вышки» практику на орбитальной станции проходил, нам детей возили на экскурсии. А вот дальше, увы, не будет ничего интересного, обычное маневрирование по коридору. У вас еще суток трое есть, может, чуть больше. Стандартное время подлета. Мы и так близко довольно всплыли.
– А почему ближе нельзя? – поинтересовался Крупенников.
– Опасно. В момент выхода судна из финишной воронки искривленного пространства возникают мощные возмущения трехмерного континуума, вплоть до кратковременных нарушений нормального соотношения пространства – времени. Это чрезвычайно опасно как для расположенных неподалеку планет, так и для нас самих. Наиболее критические возмущения вокруг самого судна мы компенсируем сами, а потом дожидаемся, пока затихнут вторичные волны…
– Стоп! – махнул рукой Харченко. – Мы в этом все равно ничего не понимаем! На обратном пути нам лекцию прочитаете, хорошо?
Капитан понимающе улыбнулся и кивнул. На том и распрощались.
– Да уж… Красотища-то какая… На всю жизнь запомню, – пробормотал потрясенный увиденным Харченко, когда они уже неслись в гравитационном лифте на жилой уровень, занимаемый десантниками.
– Ага, – вяло кивнул не менее пораженный Крупенников, размышляя о том, насколько все же удивительная штука – космос. Кто его видел изнутри, уже никогда не забудет. Земное небо ночью – лишь слабое подобие настоящего. Это как…
– Это как порнографическая открытка рядом с настоящей женщиной, – будто прочитав мысли товарища, вздохнул Харченко.
– Слышь, открытка, ты сейчас чем заниматься собираешься? Может, накатим по маленькой? Сухой закон отменен, почему нет?
– Некогда, – с сожалением вздохнул особист. – Дела у меня. Может, попозже…
– Какие именно?
– Да надо еще разок с пленными поговорить.
– С ящерами, что ли? – не понял комбат.
– Не, какие на хер ящеры… На крокодилах пусть вон добровольцы тренируются. Виталь, потом объясню. Кстати. А где наш батюшка, не в курсе?
– Отец Евгений? Опять, небось, проповеди читает про то, кто с мечом, а кто от меча. А он-то тебе зачем?
– Надо, – не стал вдаваться в подробности Сергей.
– Так вызови по комму, какие проблемы. Он, если не на проповеди или не молится, никогда его не выключает.
Когда они вышли на своей палубе, Харченко внезапно спросил:
– Майор, а ты помнишь созвездие Ориона?
– Ну… не очень. А что?
– На кого похоже?
Крупенников ухмыльнулся:
– На мужика! Ноги расставил в разные стороны – а орган болтается!
– Жениться тебе, комбат, надо, жениться! Скажешь тоже… На немецкого офицера он похож. Ноги расставил, руки поднял, а на брюхе – пистолет в кобуре, «парабеллум». Я такого штыком в брюхо в сорок втором заколол. Знаешь, до сих пор отчего-то жалею. Ты приглядись к небу, когда домой вернемся…
Харченко поправил фуражку – а ходил он на борту принципиально в родной форме – и, позванивая медалями, отправился по своим делам. Комбат несколько секунд глядел ему вслед, затем пожал плечами и двинулся в свой отсек.
Глава 6
Орбита планеты Агрон, система Весты, 2297 год
– Пошла передача, – второй помощник вопросительно взглянул на Крупенникова и, не дождавшись реакции майора, отвернулся к своему монитору. – Есть подтверждение получения, есть ответ… Нам разрешено войти в зону карантинного контроля орбитальной базы Агрона! Получилось, да? – в голосе астронавта сквозило с трудом скрываемое торжество.
– Наверное, – вяло кивнул комбат, на самом деле не разделявший восторгов вторпома. То, что компьютер противника принял сигнал опознавания, найденный среди миллионов прочих файлов в базе данных КИЦа уничтоженного корабля, еще ничего не значило. Враг, скорее всего, уже знал о гибели транспорта и, вполне вероятно, сделал соответствующие выводы. И сейчас просто выжидал, подпуская их поближе и готовясь… к чему-то готовясь…
– Прошли внешний бакен, начинаем спуск в направлении низкой опорной орбиты, – забубнил второй помощник. – Включен реверс-режим планетарных двигателей. Время выхода в апогей – семьдесят девять минут, расчет – над эллипсоидом, поправка в расчете над сферой – плюс двадцать два километра в стандарте. Расчетное наклонение – пятьдесят три и семь градуса, период обращения – порядка девяноста восьми минут…
Переглянувшись с особистом, комбат пожал плечами: бубнеж астронавта ничего ему не говорил. Нет, он – теоретически, конечно! – знал отличие низкой опорной орбиты от, скажем, геостационарной или геосинхронной, но и не более того. Всякие там «наклонения» или «периоды обращения» оставались для него темным лесом.
– Слушай, как тебя там? Лейтенант Бартон, что ли? – неожиданно подал голос Харченко. – Ты там особо не мудри, ладно? То, что нас в карантинную зону пропустили, я понял. А вот, например, скажи, чем нам грозит попытка начать выброс десанта?
– Так точно, лейтенант Бартон, согражданин… то есть, товарищ майор! – вытянулся затянутый в такой же, как и у капитана, отутюженный до режущих глаз стрелок космофлотовский китель и брюки, второй лейтенант.
