— Эй, Сямён!
— Чаво тябе, Гнат?
— Опять красюка завалил?
— Отож! Комуняка заглянул на огонёк, ну а я яму самогончику с крысиным ядом.
— Вязёт тябе, Сямён! Уже чятвёртого за три дня, а у мяня только двоя.
Они ржут, вместе оттаскивая мёртвого красноармейца к лесу. Ах вы ж… я даже не ругаюсь, просто не нахожу слов от гнева. Мы их год назад освободили от гнёта польской буржуазии, а они вот чем платят за свободу! Достаю из голенища камбалку. Ну, сейчас поквитаюсь с вами…
Прячась в тени, бесшумно скольжу по траве. Полещуки тем временем подтаскивают тело к овражку, берут убитого за руки и ноги и, раскачав, кидают вниз. Оба наклоняются наблюдая за полётом тела… Выпрямиться они не успевают я уже за их спинами. Шкерочный нож привычно переворачивается в руке и бритвенно-острое закругленное лезвие перехватывает сначала одно горло, затем, возвратным движением — вспарывает второе. Несильный пинок ногой — и рефлекторно зажимающий брызжущую кровью рану предатель валится вслед безымянному красноармейцу. Сталкиваю туда же другого и бегу прочь.
Возле самого леса останавливаюсь, словно вдруг наткнувшись на невидимую стену: вот же я дурак! Пока тихо, нужно было пройтись посмотреть, может, кто из наших есть? Вдруг пленные в деревне? Возвращаюсь, но безуспешно, никого и ничего не могу обнаружить. Зато разживаюсь чугунком картошки, выставленным хозяйкой за ограду. То ли остудить вынесла, то ли для таких как я, бедолаг, специально оставила. Не все же, как эти двое… Картошка на диво крупная и вкусная. Вспоминаю нашу северную — ни в какое сравнение не идёт! У нас она мелкая, водянистая, вкуса почти нет, а эта — рассыпчатая, просто объедение…
Ночую уже под утро, перед самым рассветом найдя подходящее местечко на берегу ручья и отмахав от деревни с десяток километров по ночному лесу… Впрочем, особенно долго поспать не удается — через несколько часов просыпаюсь от промозглого тумана и, обхватив себя руками, напрасно пытаюсь согреться. Наконец это удаётся, и я снова засыпаю, пригревшись под первыми лучами солнца.
Просыпаюсь от плеска воды и громких голосов — рядом кто-то купается в ручье, совершенно не опасаясь за собственную безопасность… Спросонок не сразу соображаю, что говорят по-немецки, а когда до меня доходит — торопливо заползаю поглубже в кусты. Незаметно раздвинув в стороны ветки, осторожно выглядываю. Ого! Обнаглели, сволочи! Трое — офицер, молодая немка в мундире связиста и солдат, судя по застывшей на берегу машине — водитель. Солдат возится с колесом, а парочка весело плещется в воде ручья. Заблудились? Не похоже… Скорее, что-то с автомобилем, вот и решили пока искупаться — жара стоит неимоверная. Нащупываю верную камбалку, и на душе становится легче. Купаетесь, гады? Сейчас я вам устрою душ с кровавым дождичком!..
Легковой «Опель» стоит очень удачно. К нему можно подкрасться так, что из ручья меня не будет видно. И я очень осторожно, чтобы не дай Бог, под ногой ничего не хрустнуло и не зашуршало, подползаю к самой машине. На Севере я так оленя скрадывал, а теперь вот на двуногих охочусь…
Водитель, пока я медленно занимаю позицию для атаки, как раз заканчивает ремонт и что-то кричит офицеру. Тот отвечает, весело скаля белые зубы, его подружка смеётся и брызгает в него водой. Солдат вытягивается, отдаёт честь, отходит к кустам и замечает меня. Его рот открывается, чтобы закричать, но поздно широкое лезвие легко пробивает горло и он беззвучно валится мне на руки.
Аккуратно опускаю его на землю и беззвучно открываю дверцу автомобиля с противоположной от ручья стороны. Удача! На сиденье лежит офицерское фельдграу, сверху брошен ремень с кобурой. «Вальтер», знакомая штучка…
Быстро проверяю обойму, загоняю в ствол первый патрон и вытираю об комбинезон залитую кровью водителя ручку ножа. Ну что ж, сейчас мы с тобой, сволочь, пообщаемся…
Немец стоит ко мне спиной, о чём-то болтая с девушкой. Резко распрямившись, бросаю верный нож. Тяжелое лезвие с тупым коротким стуком входит в точности туда, куда я метил прямо между шейными позвонками. Фашист, обмякнув, валится навзничь, поднимая кучу брызг; из-под головы и торса расплывается тёмно-багряное пятно, медленно окрашивая воду. Немка остекленевшим взглядом смотрит на убитого. Потом замечает меня, пытается закричать, но не успевает произнести и звука — я уже рядом и коротко бью ее в челюсть. Вытащив девчонку на берег, с натугой выдёргиваю оружие из мёртвого тела. Глубоко зашёл, сталь-то отменная — дома я этой камбалкой с десяти шагов дюймовую доску насквозь пробивал.
Поразмыслив секунду, немца тоже вытаскиваю на берег — если вода унесет труп и его слишком рано обнаружат, могу не успеть уйти. А я здесь еще не закончил. Подхватив тело подмышки, подтаскиваю поближе к машине его подружку, лежащую без сознания. Связываю ей руки водительским брючным брезентовым ремешком, затыкаю рот, чтобы не орала, когда очнётся. Так, вроде бы ничего — и никого! — не забыл. Теперь можно заняться машиной…
Короткий обыск приносит свои плоды. Итак, что мы имеем? Водитель — рядовой. Офицер — обер-лейтенант, старший по нашему. Девушка — обер-гефрайтер связи. Автомат, винтовка и два пистолета — солдатский «парабеллум» и офицерский «вальтер». Немного консервов, кусок сала, кольцо копчёной колбасы, хлеб, бутылка коньяка, сигареты. Вот это очень хорошо! Я не курил, кажется, вечность!
С наслаждением делаю первую затяжку, рассматривая карту, найденную в машине. Отличная вещь! Главное, мне теперь известно, куда надо двигаться — значками обозначена оперативная обстановка на вчерашний вечер! Только для начала надо убраться отсюда — слишком уж на виду. Разглядываю карту, с радостью обнаружив всего лишь в полукилометре отсюда лесную дорогу, даже не дорогу, а скорее просеку. Прекрасно, для начала подойдет…
Запихнув все еще пребывающую в обмороке (видать, переусердствовал я слегка) обер-гефрайторшу на заднее сидение, сажусь за руль и завожу машину. Мотор работает ровно, как хороший будильник. Видать, классный шофёр был, знающий…
* * *
…Двигатель глушу только часа через четыре, остановив машину на берегу лесного озера. Вот теперь точно можно отдохнуть! Благо, уже начинает темнеть, а синие светомаскировочные фары почти не дают света. Да и бензина в баке осталось маловато, надо из канистры долить…
С наслаждением разминаю затёкшие ноги и осматриваюсь. Вроде никого. Машина стоит под огромной елью, даже с земли не сразу заметишь, не то что с самолета! Проверяю узлы у немки, затем спускаюсь к воде и сбрасываю пропылённый обгоревший комбинезон вместе с насквозь пропотевшей гимнастёркой. Пофыркивая от удовольствия, умываюсь. Искупаться, что ли, для полного счастья? Ну, нет! Одни вон уже искупались, зато у меня теперь и машина, и оружие, и продовольствие, и пленная в придачу…
Поэтому ограничиваюсь тем, что быстро прополаскиваю обмундирование и нижнее бельё и в одних галифе вновь залезаю в машину. Пора тщательно разобраться с картой и поесть. Лезвием незаменимого ножа режу сало и колбасу, пластаю хлеб. Эх, хорошо! Принимаю на грудь наркомовскую норму. Заслужил, поди, за двух дохлых фашистов и трофеи!
