— УР-Р-А-А!!!
Раздалось из развалин, по которым скользнула быстрая тень. Почти отвесно в небо ввинтился стремительный туполобый биплан, уходя после почти мгновенной атаки…
Владимир удовлетворённо зафиксировал в памяти результат своего удара. Подкрался на бреющем, стремительный удар, залп из всего бортового оружия и две стокилограммовых фугаски на закуску. Коротко и результативно. А ребята теперь отобьются. Скоро стемнеет, и им подбросят боеприпасы и подкрепление. Вёрткий «И-153» нырнул в густое облако дыма над горящим городом…
Столяров воевал уже три недели в качестве штрафника. Майор, забравший его в свой полк, не смог предоставить ему «Ил-2», чему, если честно, Владимир был рад. Бывшему капитану больше нравилась скоростная, послушная и вёрткая «Чайка». «Ильюшин» более защищён бронёй, но в пилотировании медлительней и неуклюжее. Да и летал он на ней с небольшими перерывами уже три года. За это время он настолько изучил эту машину конструктора Поликарпова, что мог летать на ней, кажется, с закрытыми глазами.
В полку Столярова первое время сторонились. Но это его не огорчало. Штрафник всё прекрасно понимал: его слова подтвердить не кому, а свою правоту лучше доказывать делом.
После первого же вылета на задание, когда ему удачно удалось продемонстрировать своё умение, угодив бомбой, брошенной в пике точно в немецкую самоходную пушку, лётчики стали приглядываться к нему. А уже через неделю, после того, как Владимир в резком вираже ушёл от итальянского «Макки-Кастольди» и тут же, сманеврировав, зашёл ему в хвост, а затем развалил пушечной очередью в упор на составляющие — кое-кто из молодых не посчитал зазорным поучиться у штрафника. Впрочем, как и из «старичков». Авторитет лётчика рос быстро. Правду говорят — если кому что дано — то так и будет.
Столяров был лётчиком, как говорят, от Бога. Лётная интуиция, умение чувствовать машину и выжимать из неё то, о чём даже не догадываются конструкторы, создавшие её. Мгновенная реакция и острый математический ум — это то, чем Владимир обладал. Плюс отменные физические данные, острейшее зрение и повышенная нервная реакция. Иногда это выходило ему боком, но чаще всего — выручало из безвыходных, казалось, ситуаций. И ярко выраженные способности лидера. Лётчик мог вести за собой людей, и они охотно шли за ним. Но самое главное — бесценный опыт боевого пилота, прошедшего самые страшные схватки самых первых дней нападения, выжившего в небе, где безраздельно господствовали фашистские истребители…
Вот и Волга. Как обычно, по её глади тянулись лодки и баржи, на которых перебрасывали подкрепления и оружие на берег, где дрались осаждённые советские воины. Прикрывались дымом от горящих нефтяных цистерн, усиленного специально дымовыми шашками. Безвестные труженики везли и везли по простреливаемой с Мамаева кургана водной поверхности. Сверху на них падали бомбы с бомбардировщиков. Их расстреливали истребители и штурмовики фашистов. Но помощь в Сталинград шла…
Внезапно Владимир насторожился — что-то сверкнуло в угасающих лучах садящегося солнца. Лётчик прищурился — точно, ему не показалось: одинокий самолёт за кем-то охотился. Он описывал круги, резко снижался и вновь взмывал в небо. Учитывая то, что в тридцати километрах за линией фронта могут быть только наши, то с вероятностью 99 % это мог быть только немец. Столяров быстро просчитал оставшийся боезапас — маловато. Хватит на пару очередей из пулемётов, для пушек снарядов нет вообще, он неплохо поохотился в этот раз на двуногую нечисть мышиного цвета… Но, сам погибай, а товарища выручай!
«Чайка» с рёвом форсируемого мотора перешла в пикирование, быстро набирая скорость.
«Одна очередь, одна очередь» — твердил про себя пилот. С концов плоскостей сорвались белесые шнуры уплотнённого воздуха, выходящий в этот момент из пологого пике «Дорнье-217» быстро рос в сетке прицела. Столяров отсчитывал про себя секунды, не забывая о просадке машины на выходе из пикирования. Стрелка альтиметра быстро крутилась, бешено отщёлкивая сотни метров.
Вот «летающий карандаш» начал набирать высоту, вот он на мгновение завис, есть! «И-153» словно споткнулся, когда из его пулемётов хлестнули короткие очереди! Что-то отлетело, но «Дорнье» упрямо лез на высоту, лётчик вновь нажал на гашетки — но бойки бессильно защёлкали вхолостую. Боеприпасов не было.
Немец же, видимо догадавшись, что советский самолёт безоружен, вновь начал заходить на круг, для атаки растянувшейся внизу на несколько километров колонны. Владимир выхватил взглядом белый круг на одной из машин и похолодел — санитарный обоз… «Раненых добивать, сволочь!» А «двести семнадцатый» уже снижался, шевеля установленной спереди пушкой…
По маленькому, словно букашка, в сравнении, биплану, хлестнули очереди дистанционно управляемых тринадцатимиллиметровых пулемётов. Рефлекторно Столяров дёрнул ручку, уходя от очереди, но затем спохватился, и, стиснув зубы, дал полный газ. «Чайка» рванулась, словно пришпоренный конь, настигая фашиста. Вражеский пилот, поняв, что сейчас произойдёт, попытался уйти в вираж, но было поздно. Бешено вращающийся винт врезался в правый руль бомбардировщика, пронёсся по инерции над кабиной, снеся по пути антенну, и отвалил вправо…
Штурмовик трясся, словно в лихорадке, но держался в воздухе, а узкий, вытянутый «До-217 Е-3» переворачиваясь, нёсся камнем к земле… Через мгновение на истерзанной войной земле появился новый кратер, ставший могилой убийц, а «И-153», с трудом удерживаемый в воздухе, пошёл на аэродром…
— Что случилось, Столяров?
Такими словами приветствовали механики приземлившегося лётчика, глядя на изуродованный пропеллер, разодранное снизу левое крыло и болтающийся на честном слове хвостовой бутик. Измученный посадкой с почти не слушающейся управления машиной Владимир прохрипел:
— Пришлось таранить гада, раненых бомбил…
Сильные руки подхватили его под руки и помогли выбраться из кабины, отвели к сделанной из снарядных ящиков лавочке. Подавальщица поставила перед ним кружку с молоком. Хотя Владимир и был штрафником, но это быстро забылось. Командир полка не раз говорил, что хочет оставить лётчика в полку насовсем и дать ему под начало эскадрилью, так что и отношение к Столярову было соответствующее. Жадно, роняя капли на затянутую в реглан грудь, лётчик сделал несколько глотков холодного молока и выдохнул:
— Спасибо, Настя. Ожил…
— Таранил, говоришь?!
Это появился комиссар полка.
— И свидетели есть? А может, решил вывести машину из строя, чтобы отсидеться на земле?! Вредитель! Дезертир! Расстреляю труса!
Политрук Гельман был единственным командиром в части, который ненавидел Владимира. Уж больно тот был не похож на маленького кривоногого тщедушного уродца с тыквообразной головой и маслеными глазками, своими широкими плечами и светлыми волосами с ярко-зелёными до неестественности глазами. Тем более, что и ростом Столяров превосходил его почти на голову. Если Владимир вымахал в метр семьдесят, то Миша Гельман — едва достигал ста пятидесяти сантиметров…
— Замолчите, комиссар!
