«Берегись! — говорил я себе, — берегись. Помни: что бы ни случилось, ничто не должно задеть ее, особенно по твоей вине». Гнев мой обращался на тех презренных, кто пытался в своих вероломных замыслах сделать из меня орудие зла, чье острие направлено против вас. «Ты не окажешь им такой услуги», — говорил я себе. По крайней мере, на сей раз я должен был любой ценой защитить вас от их атак. Разве я не Дрался за вас на дуэли в Тулузе с племянником архиепископа, разве я не завоевал вас тогда?
— Но это было иное, — с жаром воскликнула Анжелика, — и отныне всегда будет иное. Кем вы меня считаете? Ведь теперь я люблю вас!.. — Она сама поразилась этому признанию, словно оно было для нее открытием. — О да, я люблю вас… Слишком сильно! Сильнее, чем вы того заслуживаете. Неужели вы так отгородились ото всех, что даже не замечали чувств, которые я к вам питаю? Разве не сражались мы вместе против ирокезов, против французов и их дикарей, против зимы, болезней и самой смерти? Чем я провинилась перед вами?.. Умоляю, если вы не хотите сделать меня несчастной, поберегите себя, поберегите себя ради меня, любовь моя. Перестаньте же играть своей жизнью, ибо, если я потеряю вас еще раз, это будет означать для меня смерть, да, смерть!
Он поднялся, приблизился и раскрыл ей объятия. Она прильнула к нему, уткнувшись лбом в его плечо. Вот оно, ее волшебное прибежище, где, казалось, сосредоточилась вся ее жизнь и где, вновь обретя его, его тепло, его родной запах, она вкусила миг острого блаженства.
— ..Я тоже была виновата, — призналась она, — я усомнилась в вашей любви и в истинности ваших чувств. Мне следовало тотчас же сказать вам: «Вот, я встретила Колена…» Но я испугалась. Не знаю, какой страх удержал меня. Вынужденная бороться против мелких ловушек, низости, мерзости, которые управляют людскими поступками, я привыкла к молчанию, а не к правде. Простите меня. Между нами не должно быть лжи.
Граф взял ее прекрасное лицо в свои ладони и запрокинул его, погрузив свой взгляд в глаза Анжелики и тихо целуя ее в губы.
— Встретившись вновь после долгой разлуки, после стольких радостей и горестей, которые оставили глубокие отметины в наших сердцах и умах, мы неминуемо должны были ранить друг друга. На пороге заново открываемой, упоительной любви страх довлел над нами — страх быть обманутыми опять. Еще не излечившись, мы вопрошали друг друга: откроет ли нам жизнь, ее уроки — печали и муки совести, зарождающиеся в наших душах, и влечения, потрясающие нас, — насколько мы действительно созданы друг для друга? Когда-то, в Тулузе, был праздник, был ослепительный блеск. Но то было не древо — всего лишь корни любви, которая должна была обрести свой смысл в грядущем. И вот — мы узнали. Вдали друг от друга мы истекали кровью, и раны не затягивались, но в глубине наших сердец мы всегда знали — мы соединены навеки. Теперь нам должно признать это и сказать об этом друг другу. Я еще не сумел полностью приручить вас, моя дорогая незнакомка, простите меня, простите меня…
Он с бесконечной нежностью целовал след своего удара на ее виске.
— Моя новая любовь, моя вечная возлюбленная, моя молчальница…
Она ласково провела пальцами по его густым волосам, по серебряным вискам…
— Как вы всегда умели говорить о любви! Искатель морских приключений и завоеватель Нового Света не убили Трубадура из Лангедока.
— Он далеко. Я больше не граф Тулузский.
— Какое мне дело до графа Тулузского? Человек, которого я люблю, — пират, сжалившийся надо мной в Ла-Рошели, напоивший меня чашкой турецкого кофе, когда я умирала от холода; тот, кто приказал стрелять в королевских драгун, чтобы защитить моих преследуемых друзей гугенотов; тот, кто, несмотря на неблагодарность ларошельцев, все же внял моим мольбам и помиловал их, тот, с кем я спала в глубине лесов в покое столь полном, какой бывает на земле только в детстве, тот, кто сказал моей маленькой дочке: «Сударыня, я ваш отец…» Вы так дороги мне. Я бы расстроилась, если бы вы оказались полностью безразличны к тому.., к тому происшествию. Мне постоянно нужно ощущать, что я принадлежу вам.., по-настоящему!
Узы плоти, бывшие всегда столь сильными меж ними, разжигали этот пожар ликующего счастья, рассудок заволакивало туманом, губы их сливались долго, страстно, прерывая шепот признаний молчанием-похмельем.
— Волшебница! Волшебница! Как мне оборониться от вас? Но когда-нибудь я сумею обуздать вас навсегда!.. Жоффрей де Пейрак огляделся вокруг:
— Что же делать теперь, сокровище сердца моего? Нас вытесняют постояльцы. Без конца давая приют пиратам и потерпевшим кораблекрушение, мы больше не имеем даже собственного угла. Разве вы не уступили наше жилище герцогине де Модрибур?
— Да, и это так неприятно! Но я, право, не знала, где ее можно разместить хотя бы с небольшими удобствами, а вы меня покинули в это время.
— Пойдемте на «Голдсборо», — решил он. — Последнее время я уходил туда на ночь, чтобы немного отдохнуть и избежать искушения — пойти к вам в форт и слишком легко простить вас.
— Что за гордыня у мужчин! Если бы вы пришли, я бы сошла с ума от радости. А вместо этого я столько еле» выплакала… Я была сама не своя. Вы сокрушили меня! Он с силой сжал ее в своих объятиях. Анжелика взяла свой плащ.
— Я так рада вновь оказаться на «Голдсборо». Прекрасный верный корабль, и ваша каюта, полная драгоценных предметов, где Рескатор принимал меня в маске и волновал меня столь сильно, хотя я и не понимала, почему.
— И откуда чертовка Онорина украла мои бриллианта чтобы утвердить свои права на вас.
— Как много уже у нас общих воспоминаний! Они вышли из хижины и теперь тихо спускались во тьме деревне, стараясь говорить тихо, чтобы не привлекать внимания.
Словно юные влюбленные, они боялись, что кто-то узнает их, подойдет, и им придется опять возвращаться к своим обязанностям. И вдруг, осознав, что они идут украдкой, и поняв, чего именно они опасаются, Анжелика и граф расхохотались.
— Нет ничего тяжелее, нежели управление народами, — заметил он. — И вот мы вынуждены скрываться в густой тени, чтобы насладиться несколькими мгновениями личной жизни.
Испанцы следовали за ними по пятам, отстав лишь на несколько шагов, но беспокойства от них было не больше, чем от привидений.
— Будем же молить Господа, чтобы никто больше не присоединился к этому эскорту, и мы смогли бы добраться до берега без помех, — прошептала Анжелика.
Глава 5
Мечтаниям Анжелики не суждено было сбыться. Когда они проходили неподалеку от форта, женская фигурка, казалось, поджидавшая их, отделилась от двери и подбежала к ним.
Это была Кроткая Мария, молодая горничная герцогини де Модрибур.
— Ах, сударыня, наконец-то вы пришли! — тревожно вскричала она. — Куда только мы за вами ни посылали. Моя хозяйка умирает!
— Не может быть! Я оставила герцогиню де Модрибур в добром здравии.
— Это стряслось внезапно. Она потеряла сознание, потом у нее началась сильная горячка, а теперь она бредит и мечется; мы все очень перепуганы. Ах, сударыня, пойдемте же, умоляю вас!
