— Он, — ответил Жереми, с упреком указывая на Лорье, — он всегда выигрывает.
Лорье заважничал и состроил в ответ презрительную гримасу, а Жереми принял оскорбленный вид. Долгожданный ребенок в семье богатого ларошельского буржуа Маниго, крупного торговца, где рождались только девочки, этот единственный сын был сильно избалован своими родными. Однажды, когда по дороге в школу мальчик неосторожно задержался, заглядевшись на католическую процессию, он был похищен приверженцами иезуитов. После бесчисленных хлопот, в которых Анжелика помогала коммерсанту, тот смог отыскать сына, но понял, какая опасность тяготеет отныне над всеми протестантами во Франции, независимо от их положения и состояния. Все это побудило Маниго к отъезду из страны.
Абигель утешила мальчика, приласкав его и дав ему кусок пирога.
— Вы продолжите партию завтра, — сказала она. — Я поставлю доску на полку, не смешав кости.
Жереми с полным ртом по очереди сказал всем «до свидания» и вложил свою ладошку в руку Сирики.
Жилище Бернов стояло на середине склона, спускавшегося к главной площади деревни. Оконца в нем были совсем маленькие, чтобы не впускать в помещение холод; к тому же стекло являлось большой редкостью. И все-таки Голдсборо стал одним из немногих поселений, где в первую зиму людям не пришлось довольствоваться рыбьими пузырями или пергаментом вместо стекол.
Построенные осенью на скорую руку, дома гугенотов были довольно тесными. Жилище Берна состояло из двух комнат: в одной питались, да здесь, собственно, и протекала вся жизнь, другая же служила спальней для родителей, кроме того, здесь стоял шкаф. Существовали еще две пристройки — для хранения дров и для умывания. Короткая лестница вела к люку на чердак. Марсиаль, старший сын, заявил, что в доме повернуться негде, и построил себе в саду вигвам из древесной коры.
— Совсем как наш канадец-старожил Элуа Маколе, — заметила Анжелика.
Лорье спал в общей комнате, Северина устроилась на чердаке.
Кстати, Северина тоже была сейчас здесь и жгла мелиссу, чтобы отогнать комаров. По-прежнему худая, с тем же страстным личиком и большим ртом, она вступала в отрочество; однако теперь, под присмотром терпеливой Абигель, она расцвела. Северина тоже поцеловала Анжелику и сразу же заявила без обиняков:
— Как я счастлива, госпожа Анжелика, что все эти истории которые про вас рассказывали, оказались враками! А иначе я бы покончила с собой. Я не люблю жизнь, когда в ней слишком много сложностей и разочарований.
— Ты слишком цельная натура, Северина. Узнаю тебя, ты совсем не изменилась.
Посреди стола красовалась черная, с длинным узким горлышком бутылка старого рома. Сидя друг против друга, Жоффрей де Пейрак и Габриэль Берн оживленно беседовали. Судя по всему, поводом для достижения согласия послужила общая привязанность: Онорина. Жоффрей де Пейрак повествовал о подвигах Онорины в Вапассу, Берн расписывал подвиги Онорины в Ла-Рошели. И оба сходились на том, что это очаровательное дитя, сильная натура и что невозможно не полюбить ее с первого же взгляда.
— Она с самого младенчества такая, — говорил Берн. — Помню, когда я нашел ее в лесу, под деревом, к которому она была привязана…
Он замолчал. Взгляд его встретился со взглядом Анжелики, объятым внезапной паникой, потом снова обратился к Жоффрею де Пейраку, не спускавшему с них глаз.
— Это старая история, — продолжил Габриэль. — Она принадлежит тому миру, что мы оставили позади нас. Когда-нибудь я расскажу ее вам, ваше сиятельство, ежели будет на то позволение госпожи Анжелики, или она сама вам ее поведает. А пока — выпьем за наше здоровье, за здоровье отпрысков наших, присутствующих, отсутствующих или будущих, — заключил славный Берн, поднимая свою рюмку.
Уже когда начался ужин, вдруг появился нежданный гость, совсем маленький.
— Ой, смотрите, кто пришел!
— Мой котенок! — воскликнула Анжелика. Он прыгнул ей на колени и, поставив передние лапки на край стола, представился всей компании, издав чуть слышное, с хрипотцой, но приветливое мяуканье. Затем он потребовал свою долю с пиршественного стола.
— По-моему, он похож на Онорину, когда она пришла к нам, — сказала Северина. — Сразу было видно, что она почитает себя самой важной особой на всем белом свете…
Анжелика рассказала историю котенка.
— Это очень мужественное существо. Не знаю, как Удается такому малышу, преодолев все препятствия, отыскать меня везде, где бы я ни находилась.
— Обычно кошки привязываются не к людям, а к жилью, — изрекла высокоученая тетушка Анна.
Все заговорили о кошках, а тот, о ком шла речь, наслаждался тем временем жареной дорадой
[17]
, и было видно, что котенок и впрямь почитает себя самой важной особой на всем белом свете. Он был еще тощим, но теперь, когда у него уже хватало силенок умываться, обнаружилось, что сам он был белым, а спинка, половина мордочки и несколько пятнышек — шоколадного цвета; еще несколько пятен, более темных, почти черных, украшали ухо, лапку, а также хвост. Стало видно, что у него длинная и густая шерсть, а круглые, шариками, бакенбарды и пучки пуха, растущие прямо из ушей, придавали ему сходство с маленькой рысью. Он был очарователен и знал это.
Глава 14
Анжелика застала герцогиню де Модрибур за молитвой; тут была и вся ее паства, включая Жюльену, и даже секретарь, Арман Дако, мужественно преклонил колена в сторонке.
Стояла жара, но никто, казалось, не испытывал неудобства, опустившись на колени на глинобитном полу скромного домика, куда переехала жить благодетельница. Впоследствии Анжелика обнаружила, что подобные набожные бдения происходили у королевских невест весьма часто. Деликатная, очаровательная герцогиня отличалась тем не менее завидной настойчивостью и крепко держала свою компанию в руках. Казалось, что молитва — ее излюбленное времяпрепровождение, она словно бы с наслаждением отдавалась ей. Ее взгляд, устремленный к небесам, блистал исступленным восторгом, а лицо становилось еще более бледным, лилейно-белым, словно освещенным внутренним светом. В эти минуты она была прекрасна, но, не будь ее усердие столь искренним, ей, по-видимому, вряд ли хватило бы сил выдержать эти долгие труды благочестия.
И только Жоб Симон, славный капитан «Единорога», единственный из тех, кто спасся после кораблекрушения, не участвовал в этом набожном деянии. Он с грустным видом сидел неподалеку от дома, на песке, рядом со своим деревянным единорогом; лохматый, наводящий неясную тревогу страж и его мифический зверь, казалось, оберегали это собрание весталок.
— Могу вас порадовать, — обратилась к нему Анжелика, идущая к дому. — Будет у вас золотая фольга. Я говорила о вас с господином де Пейраком.
Попав прямо с порога в заунывное бормотание молитв, Анжелика на мгновение растерялась, ибо для нее это было полной неожиданностью. Но госпожа де Модрибур, заметив ее тотчас же перекрестилась и, поцеловав крест на своих четках, спрятала их в карман. Затем она поднялась с колен и пошла навстречу графине де Пейрак.
