Государь поднялся, захлопнул альбом. Он никому не показывал его кроме Аликс и семьи. Но когда пересматривал карточки сам, впервые за многие годы чувствовал себя обычным человеком, с его радостями и горестями, победами и поражениями…
Непривычно гулять по парку, где не каркают вороны…Может все из-за ворон? Что называется накаркали? Революцию, войну с Японией…Кстати о Японии…
«В эту ночь решили самураи перейти границу у реки…». По слухам грядет война на Дальнем Востоке. Японцы решили прибрать к рукам французские, американские и английские колонии в тихоокеанском регионе. Да и на германские косят глаз. Вильгельм теперь ведь наш союзник! Да и опасно такое расползание Японии в размерах. Того и гляди, как перейдут самураи границу у реки!
Самый непопулярный человек в столице – Витте – только ленивый не издевался над графом Полусахалинским! «Витте! Верни Сахалин, битте!». Но Императора политика интересовала гораздо меньше, чем семья! Цесаревны играющие в войну! Это конфуз! Что скажет Евр… Николай резко остановился и фыркнул. Да ни хрена Европа не скажет! Европа теперь – ТЬФУ! И если он не остановит мальчишичьи забавы дочерей, то следом за ними, в Вене, Мадриде, Риме начнут ползать все остальные принцессы. Пора бы уже и начать привыкать, что от того, по какой улице или алее гуляет император России, начинает зависеть и политика и биржевые курсы. Правда, его, Николая, тут заслуги мало. Просто считается, что его действия мысли и поступки идентичны поступкам северян. Черта с два! Отличия есть. И достаточно серьезные. Только вот попасть в Мурманск может далеко не каждый – и здешним европейским агентам влияния приходится гадать на кофейной гуще, выясняя намерения северян и России. А ворон в парке не осталось…Наступают дочери на пятки! …
Что касается Птицына, то его внезапно вспыхнувшая мода на патриотизм волновала гораздо меньше, чем странные доклады военных моряков…
-
* Рецепт коктейля «Арктика» – 50 % водки + 50 % чистого спирта и кубики льда.
Встречи и судьбы.
…Тогда, три года назад, молодой большевик-экспроприатор Иосиф не мог даже предполагать, что ночной приезд жандармского офицера, надзирающего за ссыльными и того чужого военного так перевернёт всю его дальнейшую жизнь. Всю ночь они тряслись в грохочущем, воняющем нефтью железном самоходе на гусеницах, а утром, едва забрезжило тусклое зимнее солнце, наконец, прибыли на место. Большое ровное поле было тщательно очищено от снега и плотно утоптано каторжанами с соседней каторги. И в самом конце длинного широкого проспекта красовалось нечто огромное, ярко-оранжевое, с разлапистыми крыльями. Через краску кое-где посверкивал металл, а концы крестов, украшающих четыре выпуклости на торчащих в стороны конечностях, почему то были жёлтыми. Дул пронзительный ветер, кружащий позёмку. После тёплой, хотя и вонючей кибитки, установленной на платформе самодвижущейся машины, Джугашвили невольно поёжился. Неизвестный до сих пор полковник, поскольку представиться тот не посчитал нужным, неожиданно вдруг распереживался:
– Замёрзли, Иосиф Виссарионович? Ничего, сейчас в самолёт сядем – там тепло!..
…Затем был перелёт. Что греха таить, по молодости Коба учился в духовной семинарии, и невольно, хоть и давно разуверился во всех существующих богах, всё-таки ожидал чудесного. Что за круглыми окнами вознёсшей его далеко ввысь волшебной машины, словно сошедшей из сказок давно умершей бабушки, появятся пухлые младенцы с музыкальными инструментами в розовых ручках, распевающих песни во славу Высшего Начальства. А если повезёт – то вокруг ангелов мошкарой станут виться души праведников… Но, увы – ни дармоедов с нимбами над головами, всё достоинство которых заключалось в лужёных глотках, ни усердно бивших лбами в полы церквей вместо того, чтобы трудиться, Иосиф Джугашвили за облаками не увидел. Музыка, правда, была. И, можно сказать, что неземная. Слова хоть и русские, да только вот ни инструментов ухо не различило, ни музыки. Грохот барабанов, взвизгивания вроде бы струн и непонятно чего, и дурное завывание:
– Я московский озорной гуляка, по всему Тверскому околотку, Каждая задрипанная лошадь, знает мою лёгкую походку…
Словом, ни мелодии, ни слов. Сплошная бессмыслица. Закутавшись в выданный полковником тулуп, который, несмотря на жару в салоне и уговоры, не стал снимать, разомлевший от тепла Сосо, всё же, смог заснуть. Проспал на удивление долго, когда внезапно заболели уши. Сопровождающий что-то жевал, и было заметно, что полковник чувствует себя хорошо. Заметив, что ссыльный проснулся, протянул ему кубик с непонятной надписью:
– Пожуйте, Иосиф Виссарионович, легче станет!
Джугашвили взял квадратик, завёрнутый в цветную бумажку, с подозрением попытался рассмотреть, но полковник добавил:
– Вы только жуйте, Иосиф Виссарионович, глотать ни в коем случае нельзя. Жвачка хорошая, прибалтийская. Ещё из старых запасов. Специально для такого случая выдали…
Вкус был непонятный. И быстро прошёл. Просто жевать кусок непонятно чего Коба не смог, и незаметно выплюнул её на пол, правда, продолжая шевелить челюстями, чтобы обмануть жандарма. Между тем летающая машина пробила плотный слой серых облаков и стала заходить на ярко сияющую невиданными огнями, дорогу. Толчок, несколько подрагиваний, и вот, наконец, после медленного торжественного проезда машина замерла напротив сделанного из стекла здания в два, а кое-где и в три этажа. На стеклянном доме сияла пылающая огнями надпись: аэропорт Мурманск. К приземлившейся машине подкатил невиданный доселе широкий низкий мотор, вышли вожатые, один из них произнёс?
– Можно выходить, товарищи…
– Пройдёмте, товарищ Сталин.
Приходилось подчиняться. Значит, завезли его вообще на край света. В неведомые земли. Ничего! И с царской каторги сбегали. Нет таких тюрем, из которых не убегали большевики! Вскинул гордо голову, двинулся впереди полковника. Вышел за вожатыми машины, полковник позади. Широкая удобная лестница с перилами. Возле чёрного мотора стоит невысокий седой коренастый мужчина в пыжиковой шапке пирожком и чёрном добротном пальто. Едва Коба сошёл на твёрдые плиты, которыми была выстлана земля, как седой шагнул вперёд и сняв кожаную перчатку на меху, протянул ему руку:
– Товарищ Сталин? Я – Генеральный Секретарь Коммунистической Партии Мурманской Социалистической Республики Птицын Владимир Николаевич.
Вновь обожгло – Сталин! И этот так его называет. Да что же это? Может, за кого другого его принимают? Но нет, смотрит пожилой на ссыльного с уважением, и даже с восхищением. Не выдержал Джугашвили:
– А почему ви на меня так глядите, товарищ Птицын?
– Да я, Иосиф Виссарионович, всю Отечественную под вашим именем прошёл… Ничего не понятно… Отечественная… Под именем…
…С тех пор прошло три года. Много воды утекло. В прошлом году Иосиф ездил в Гори, искал родных. Безуспешно. И все три года он учился. С утра до вечера. После приезда Джугашвили отвели в синематограф и там устроили закрытый показ. Долго показывали. С перерывами на обед и ужин. Затем устроили ночевать в роскошной гостинице с центральным отоплением и горячей водой. Но вот поспать не удалось толком. Слишком много свалилось на него во время просмотра, и во время разговора с глазу на глаз в уютном мягком моторе. На следующий день после завтрака снова синематограф, а затем его повезли в архив. Дали бумаги. Книги. Закрепили за Сосо водителя с авто. Читайте. Иосиф Виссарионович. Учитесь. Неделю он из библиотеки не вылезал, а вышел – потрясённый до глубины души. То, что узнал – весь его внутренний мир перевернуло. Попросил водителя отвезти его к Владимиру Николаевичу. Тот его принял, хотя и ночь была. Поднялся с постели, вынул из домашнего ледника бутылку вина, и просидели они вдвоём на кухне, поскольку супруга у Генерального Секретаря прихворнула до утра, разговаривая. О чём? Да это их личное дело. Но через три дня Джугашвили получил новые бумаги, его личность удостоверяющие, и стал студентом Мурманского Университета, лучшего учебного заведения МСР. С тех пор яростно грыз гранит науки на общественном факультете, был одни из лучших, хотя и самым по старшим по возрасту, тридцати четырёх летним студентом. В группе к нему сокурсники относились уважительно, педагоги же скидок не давали. Вот и приходилось ему днём в аудитории сидеть, а вечерами яростно нагонять то, что другие в обычной северной школе проходили. Но понемногу настойчивость и упорство молодого горца приносили плоды. Ушло наносное, появились новые черты характера, облетела шелуха трескучих фраз РРРРРРРРРРРеволюционных демагогов разных мастей, пришла, наконец, ИСТИНА… Вчера сдали сессию, потом – отсыпались. А сегодня – отмечаем окончание учебного года в лучшем мурманском ресторане «Панорама». Иосифу нравилось это заведение. Неплохая кухня, сильно улучшившаяся за последнее время по отзывам старожилов Северной столицы. Отличный вид на Мурманск и незамерзающий залив, заполненный до отказа океанскими кораблями всех видов и типов. Доброжелательная публика… Он долго не мог поверить тому, что каждый гражданин МСР может спокойно позволить себе вечер в ресторане. Что все – равны. И что они ТАК живут… И власть принадлежит наследнице большевиков – Партии Коммунистов. Да, это воистину – рай на земле! И здоровье ему поправили, благо медицина здесь на высоте! Коба с удовольствием поднял бокал настоящего солнечного «Цхинвали» и залпом осушил его. Студенты веселились, а он, по старой привычке рассматривал наполнившую зал публику. Богато одетые, весёлые, гордые люди. Эх, хорошо! Но лично его, Иосифа, ждёт впереди очень много такого, ради чего он так упорно учиться и поглощает множество книг. Но это пока – тайна. Владимир Николаевич ещё полон сил и энергии, и Иосифу нужно изучить очень много наук, чтобы стать достойным преемником генсека…
