— Я слышал, Оникс, э-э… в психушке раньше лежал, — вдруг совсем тихим голосом заявил Триплекс, исподлобья быстро стрельнув глазами на камрадов, особенно долго задержавшись на Кентавре — втором человеке после камрад-президента.
— Кто тебе сказал такую чушь, Трип?! — встрепенулся Дмитрий Баренцев, в упор взглянув на камрад-капитана.
— Никто… просто общий слух ходит, — смутился тот, пьяно улыбнувшись.
— Да за такое надо сразу башку рубить! — продолжал бушевать Дмитрий.
— Успокойся, Кентавр, это просто глупые слухи… лучше выпей, — подлил Баренцеву в стакан порцию спиртного Лоренц.
— А вообще, если подумать, камрады, — проронил Бзежинсон, легкомысленно взмахнув рукой, — в этом что-то есть…
— О чем подумать?! Что в этом есть?! — продолжал бушевать Дмитрий Баренцев, резко отстранив от себя рюмку.
— Успокойся, Кентавр… ничего такого… Просто я говорю, что слухи на пустом месте не родятся, как нет огня без дыма…
— Дыма без огня, — поправил Дренаж, подняв голову от стола и снова стукнувшись лбом о столешницу и уже в таком положении сдавленно добавив: — Огонь без дыма как раз развести можно, если дрова сухие… Я уже молчу о всяком химическом и газовом огне…
— Точно, камрад… Дыма без огня не бывает… О чем я? — беспомощно огляделся на товарищей камрад-полковник, сморщив лоб в попытке ухватить ускользающую мысль.
— О… хм-м… нашем камрад-президенте… дескать, он лечился… — напомнил Триплекс, завязавший разговор на неловкую тему и потому помнивший нить разговора, опасливо взглянув на Дмитрия.
— От чего?
— Ну-у… от чего обычно в «желтом доме» лечатся… не от сифилиса же.
— Вспомнил! Как я уже сказал, огня без дыма не бывает…
— Дыма без огня… — вновь поправил Дренаж глухо, уже не отрывая головы от стола.
— Стоп… — резко поднял руки камрад-полковник и сдавил виски. — Мы повторяемся… к черту дым, к черту огонь… Я хочу сказать, что ды… что просто так слухи не возникают.
— Это ты тоже говорил…
Но Бзежинсона уже было не сбить с мысли, он словно не давал ей выскочить из головы, продолжая сжимать пульсирующие виски руками. Камрад-полковник продолжил назидательным тоном, как иногда любил говорить, из-за чего получил соответствующее прозвище Академик:
— Народ все видит, все понимает, пусть неосознанно…
— Ты сам понял, чё сказал, Академик? — удивился Триплекс. — Лично я слова по отдельности разобрал, а вот смысл предложения в целом чего-то не уловил… Не мог бы ты без заумствования?
— Хм-м… давайте попробую попроще… — усмехнулся Бзежинсон. — Для тех, у кого в башке одна извилина, и то искривление под микроскопом не сразу увидишь, поясняю…
— Ты, кажется, нарываешься на неприятности, камрад-полковник! Не смотри, что званием выше, я тебе эти извилины быстро распрямлю, и станешь ты не Академиком, а…
— Заглохните! — в самом начале пресек возможный мордобой Дмитрий Баренцев.
— Но…
— Я сказал: заглохни, Трип.
Трип обиженно замолчал, исподлобья взглянув на победно улыбающегося Академика, собравшегося продолжить прерванную лекцию.
— И ты тоже заглохни, — остановил его камрад-адмирал и, осмотрев всех за столом, твердо добавил: — Остальным так же советую особо на эту тему не распространяться…
— Мы-то, может, и не будем, но слухи — дело такое, что приказать им исчезнуть невозможно, — все же заметил Академик.
— Я сказал и больше повторять не буду.
На этом празднование как-то само собой затихло, и вскоре камрады на нетвердых ногах стали расходиться кто куда. Кого вообще выводили под руки, а кого и вовсе выносили. Для этого даже специальная команда при барах имелась.
43
Несмотря на то что разговор происходил, когда все были чертовски пьяны, в такой степени опьянения, когда после протрезвления не помнишь не только слов, действий — вообще ничего, Дмитрий Баренцев помнил все сказанное так, словно беседа состоялась на трезвую голову. И разговор этот запал ему в душу, поселив там колючие семена смутного сомнения, общей неуверенности и подозрительности.
Выпив противопохмельную микстуру, Дмитрий снова залег в кровать, чтобы дождаться действия препарата и избавиться от этой обручем сдавливающей голову боли и странного привкуса на языке.
— Ты готов к скачкам, коник? — спросила проснувшаяся от его движений Альма, подружка экстракласса.
— Не коник, а Кентавр… — с неудовольствием поправил Дмитрий.
— А какая разница?
— Конь — это домашнее тягловое животное, а кентавр — мифологическое существо… сопряжение человека и коня.
— Но член-то у него все равно лошадиный.
— Блин… кто о чем…
— Ну да, Кентавр, — согласилась Альма. — Все рассматривают какую-либо вещь сквозь призму своей профессии.
— Это точно…
— Так готов к скачке?
— А то по мне не видно, — страдальчески поморщился Дмитрий. — Не сегодня… Лучше приготовь что-нибудь пожрать.
Девушка соскользнула с кровати и, накинув на себя легкий халатик, направилась на кухню, где вскоре забренчала посудой. Когда оттуда потянуло аппетитными запахами, Кентавр почувствовал улучшение, принял вертикальное положение и набросил на плечи шелковый халат. На столе уже стоял нехитрый завтрак из омлета с беконом и кофе.
— Непрожаренный… — поморщился Дмитрий. — Прошлая лучше готовила.
— Так заведи повара. А я вроде как для других целей предназначена, — хмыкнула Альма.
В этот момент весь ее вид — чуть распахнувшийся халат и эротическая поза — показывал, что она имеет в виду.
— Все женщины должны уметь готовить, для каких бы целей они ни предназначались, — не повелся на эту демонстрацию изящных форм Кентавр.
Проститутка фыркнула и, игриво закинув ногу на ногу, неожиданно спросила:
— А это правда, что ваш предводитель в психушке лечился?
Дмитрий аж поперхнулся кофе.
— О чем ты?.. Откуда ты это взяла?!
— В Сети вычитала… Нужно же хоть какую-то информацию о вас собрать, прежде чем соглашаться на работу, такую длительную и черт знает где.
— В Сети, значит?
— Ага.
Теперь Дмитрий понял, откуда ветер дует. Проститутки, что-то вычитавшие в Сети, задают неудобоваримые вопросы своим клиентам, а те в свою очередь начинают напрягать мозги. Хватает одного из сотни, кто этими мозгами как следует пошевелил, чтобы прийти к каким-то выводам, после чего начинаются разговоры в тесных компаниях, и слух начинает циркулировать среди пиратского сообщества, как какая-то болезнь вроде гриппа или того хуже.
