– Интересно, вам придает смелости то, что вы в милости
у кардинала, или это упрямство присуще вам изначально?
«Я бы непременно оскорбился, – подумал
д’Артаньян. – Такой тон даже для гасконца непозволителен, когда говоришь с
канцлером королевства…»
Канцлер Сегье невозмутимо ответил:
– Смелости, дорогой де Тревиль, мне придает многолетний
опыт государственного чиновника, привыкшего всегда просчитывать последствия тех
или иных поступков, в особенности когда речь идет о милостях, выпрошенных из
сущего каприза…
«А он не трус, хоть и похож на святошу, – одобрительно
подумал д’Артаньян. – Неплохой ответ».
– Позволю вам напомнить, что этот «каприз» одобрен ее
величеством, – сурово сказал де Тревиль.
– Милейший капитан, – проникновенно сказал
канцлер, – королева еще так молода и не особенно искушена в делах
государства. Для того и существуют опытные чиновники, чтобы думать о
последствиях… Если вы соблаговолите несколько смягчить суть своих претензий…
– Смягчить? – саркастически усмехнулся де
Тревиль. – Нет уж, предпочитаю поступить иначе. Что ж, не будем
возвращаться к этому разговору…
И он с треском разорвал грамоты, небрежно швырнув обрывки на
стол перед собой. Даже провинциалу вроде д’Артаньяна было ясно, что капитан
мушкетеров, пожалуй, несколько занесся, говоря таким образом с первым
чиновником короны.
– Вот видите, дело разрешилось само собой… – как
ни в чем не бывало произнес канцлер. – Что ж, разрешите откланяться…
Он повернулся и величаво прошествовал к двери, вызвав
молчаливое одобрение д’Артаньяна, признавшего в душе, что он, пожалуй, не смог
бы на месте канцлера сохранить столь гордую невозмутимость…
Де Тревиль, сразу видно, кипел от сдерживаемой ярости. У
д’Артаньяна возникли подозрения, что всемогущий капитан мушкетеров для того его
и пригласил в кабинет, чтобы провинциал стал свидетелем того, как независимо
держится де Тревиль даже в с высшими сановниками королевства. Однако,
обманувшись в своих ожиданиях касаемо неведомых д’Артаньяну милостей или
привилегий, де Тревиль впал в нешуточную злобу, что было видно невооруженным
глазом…
Он все же попытался сделать над собой усилие, спросил почти
любезно:
– Итак, вы – сын моего старого друга д’Артаньяна… Чем
могу быть вам полезен? Говорите кратко, время у меня на исходе…
Д’Артаньян, следуя совету, сказал:
– Уезжая из Тарба в Париж, я рассчитывал просить у вас
плащ мушкетера…
– И только-то? – поморщился де Тревиль, пребывая в
самом дурном расположении духа. – Молодой человек, я не хочу быть резким,
однако вынужден вам пояснить: по личному становлению его величества никого не
зачисляют в мушкетеры, пока он не испытан в нескольких сражениях, или не
совершил каких-то особо блестящих подвигов, либо, наконец, не потаскал пару лет
мушкет в каком-то более скромном гвардейском полку или роте…
Д’Артаньян признавал справедливость его слов – беда лишь,
что они были сказаны, на его взгляд, не самым любезным тоном, а известно ведь,
что порой интонация важнее содержания… Неловкость, пережитая д’Артаньяном в
приемной и во дворе, настроила его самого отнюдь не на мирный лад, и он закусил
удила. К тому же де Тревиль добавил еще более сварливым тоном:
– Конечно, если вас, любезный провинциал, заботит не
суть, а быстрый результат… В этом случае вас с распростертыми объятиями примут,
скажем, у мушкетеров кардинала, где склонны раздавать налево и направо
гвардейские плащи первому попавшемуся…
– Сударь! – сам ужасаясь своему тону, произнес
д’Артаньян. – Не будете ли вы столь любезны повторить ваши последние
слова…
И замолчал, испугавшись того, что мог наговорить. На лице де
Тревиля появилось нечто похожее на смущение, и он сказал примирительно:
– Бога ради, юноша, простите мою резкость. Я очень уж
зол… Разумеется, я не имел в виду вас, когда упомянул о «первых попавшихся». Я
лишь имел в виду, что мушкетеры кардинала во многом уступают кое-каким другим
ротам…
Если разобраться, это было форменное извинение капитана
королевских мушкетеров перед никому не известным юным провинциалом. Однако
д’Артаньян думал о другом: теперь, когда стало ясно, что вожделенный плащ
ускользнул из его рук, это, как ни странно, придало юноше решимости. И он
громко произнес:
– Прошу прощения, господин де Тревиль, вы уверены в
справедливости вашего утверждения?
Де Тревиль, уже считавший, очевидно, разговор оконченным,
резко поднял голову:
– Что вы, черт побери, имеете в виду, д’Артаньян?
– Совсем недавно в Менге мне пришлось столкнуться с
двумя из ваших мушкетеров… по крайней мере, они выдавали себя за таковых.
Одного я победил в поединке, а второй показал мне спину, не доводя до боя. Мне
известны лишь их странные прозвища – Атос и Портос… Как видите, иногда
мушкетеры уступают не только гвардейцам кардинала, но и первому встречному
юному провинциалу.
– Атос и Портос? Что за вздор!
– Возможно, они были самозванцами, – кротко сказал
д’Артаньян. – В этом меня убеждают последующие события. После отъезда
обоих господ у меня пропали рекомендательные письма, адресованные как вам, так
и господину де Кавуа…
– Вот как, вы знаетесь с кем-то, кто знается с
Кавуа? – спросил де Тревиль и только теперь осознал всю фразу. – Что
вы себе позволяете, юноша? Вы осмелились обвинить моих мушкетеров в краже бумаг
у дворянина?! Положительно, для никому не известного провинциала вы слишком
много себе позволяете! Черти и преисподняя! В конце концов, откуда я могу быть
уверенным, что вы и в самом деле сын моего старого друга д’Артаньяна, а не
наглый самозванец?
Д’Артаньян, поклонившись, ответил преспокойно:
– Мою личность помогли бы засвидетельствовать те самые
бумаги, что таинственным образом пропали после отъезда господ мушкетеров из
Менга…
– Довольно, – резко распорядился де Тревиль.
Широкими шагами пересекши кабинет, он яростно распахнул дверь и крикнул в
прихожую: – Атос! Портос!
В кабинете сразу же появились двое мушкетеров, при виде
которых д’Артаньян вновь добросовестно скопировал хищную усмешку Рошфора, ибо
это были именно те дворяне, с кем он столкнулся в Менге.
– Вам знаком этот юноша? – неприязненно
осведомился де Тревиль.
– Ну, мы имели случай с ним беседовать… – ответил
Атос бесстрастно.
– Господин Атос употребляет не самые подходящие
слова, – сказал д’Артаньян с неприкрытым торжеством. – Результатом
нашей с ним беседы стало то, что он уклонился от боя, предоставив местной
челяди напасть на меня с вилами и лопатами… Что до господина Портоса, то он-то
шпагу как раз обнажил, не могу упрекнуть… но его никак нельзя назвать
победителем в нашем поединке, ибо это означало бы погрешить против истины…
