Д’Артаньян не убоялся бы и десяти комиссаров, не считая
прочих судейских крючков, но благоразумие напомнило ему, что он явился сюда не
разбивать головы и мебель, а договориться об отсрочке взыскания по векселю –
каковая миссия, должно признать, с треском провалилась…
А посему он, гордо задрав голову и сжимая эфес шпаги,
величавой поступью покинул обиталище современного людоеда, грохоча ботфортами
со всем возможным презрением, – единственное, что он мог сделать в столь
безнадежной ситуации. Как ни унизительно, пришлось отступить – этот чертов
Париж был полон полиции и стражников, готовых без всякого почтения к фамильным
гербам накинуться на всякого возмутителя спокойствия и нарушителя их клятых законов,
несомненно выдуманных такими вот лихоимцами для защиты от справедливого
возмездия…
У ворот его ждал тот самый дворянин, что сидел в приемной,
пока д’Артаньян уговаривал слугу допустить его к ростовщику.
– Черт возьми, сударь, вы славно проучили этого
кровопийцу! – сказал он одобрительно. – Будет впредь знать, как
связываться с благородными людьми… Сразу видно королевского гвардейца!
Хотя д’Артаньян, строго говоря, и не одержал никакой победы,
лесть ему была приятна, как всем смертным.
– Пустяки, – сказал он скромно. – Какой-то
буржуа… С кем имею честь, сударь?
– Я маркиз де Пишегрю, дворянин из Нормандии, служу в
роте швейцарских гвардейцев.
– Черт возьми, вы тоже из Королевского Дома! –
обрадовался д’Артаньян. – Я – д’Артаньян из Беарна, служу в рейтарах.
– Очень рад знакомству, – раскланялся маркиз.
Это был человек лет тридцати, худой и подвижный, с длинной
рапирой на боку, грозно закрученными черными усами и чрезвычайно юрким
взглядом. Одет он был довольно скромно (по чести говоря, определение
"потертый" подходило к нему как нельзя лучше), но д’Артаньян, сам не
блиставший богатством гардероба, не склонен был считать обтрепанное перо на
шляпе и выцветший камзол чем-то постыдным для дворянина.
– Искренне вам сочувствую, д’Артаньян, – сказал
маркиз с самым дружеским участием. – Простите, но вы так шумели, что вся
приемная оказалась в курсе вашего дела…
– Я в отчаянии, маркиз, – сказал
д’Артаньян. – Только подумать – все упирается в какие-то жалкие полтораста
пистолей… Честное слово, я уже начинаю подумывать ограбить кого-нибудь…
разумеется, не дворянина, – добавил он торопливо.
– Грабеж, любезный д’Артаньян, это серьезное ремесло,
требующее навыка и хватки, – рассудительно сказал Пишегрю. – Иначе вы
в два счета окажетесь на галерах, а то и на эшафоте… Я, знаете ли, давненько
обитаю в Париже. Случалось видеть, как молодые глупцы, считающие себя
ловкачами, избирали карьеру ночного грабителя… и дорого платились. Поверьте
человеку искушенному: уличный грабеж – не ремесло для дворянина… В особенности
неопытного в этих делах.
– Помилуйте, я выразился чисто фигурально, для красного
словца. Чтобы выразить глубину своего отчаяния, – пристыженно сказал
д’Артаньян. – Но мне и в самом деле позарез необходимы эти полторы сотни
пистолей…
– Но ведь есть вполне честные способы, вполне достойные
дворянина! – живо сказал маркиз.
– Любезный Пишегрю, назовите их, немедля!
– Вы, должно быть, недавно в гвардии и вообще в Париже,
мой друг?
– Увы… – признался д’Артаньян.
– Я сразу так и подумал… Будь вы получше знакомы с
Парижем, знали бы, что здесь есть немало мест, где дворянин может совершенно
законно, не погрешив против чести, составить себе состояние.
– А именно?
– Игорные дома, любезный д’Артаньян! Что с вами? Вы
переменились в лице так, словно я вам предложил заключить письменный договор с
дьяволом…
Д’Артаньяну стыдно было показаться в глазах своего нового
знакомого неотесанным провинциалом, но он все же признался:
– Мой отец категорически наставлял не иметь дела с
подобными заведениями…
– Отцовские заветы, не стану спорить, дело
святое, – сказал Пишегрю вкрадчиво. – Вы только не поймите меня
превратно, но наши отцы, боюсь, не всегда представляют во всей полноте те
изменения, что произошли со времен их собственной молодости…
– Клянусь небом, вы читаете мои мысли!
– Вот видите, д’Артаньян! К тому же ваш почтенный отец,
без сомнения, имел в виду какие-нибудь подозрительные притоны… и предостерегал
вас от игры ради самой игры, то есть от бесцельного разгула. Разве он мог
предполагать, что вам деньги понадобятся для того, чтобы выручить из беды
женщину, заслуживающую всяческого уважения?
– Вряд ли он мог это предвидеть, – в задумчивости
произнес д’Артаньян, которому новый друг нравился все больше и больше.
– Вот видите. Ради благородной цели можно и отступить
от родительских предписаний… Слышали ли вы, что в Лувре есть зал, именуемый
Прихожей короля?
– Разумеется.
– Там каждый день идет игра, – сказал Пишегрю
деловито. – Легко догадаться, что общество, которое там собирается,
состоит отнюдь не из завсегдатаев подозрительных притонов… Почему бы вам не
отправиться туда и не попытать счастья? Новичкам, знаете ли, везет.
– Я бы не прочь, но…
– Что же на сей раз вам мешает?
– У меня остался в кармане один-единственный
экю, – сконфуженно признался д’Артаньян. – Хотя я не искушен в
азартных играх, но подозреваю, что столь мизерные ставки непозволительны, тем
более в Лувре, где собирается знать…
– Полноте, д’Артаньян! – с мягкой укоризной сказал
его новый друг. – Разве это препятствие для дворянина? Я вам охотно одолжу
хоть пять пистолей, хоть десять. В последние дни мне, знаете ли, везло.
– Вы тоже там играете?
– Частенько. И успешно.
Вообще-то, внешний вид маркиза находился в некотором
противоречии с его последними словами, но д’Артаньян, опасаясь показаться
неучтивым, не стал задавать неуместных вопросов. Он попросту был рад, что
судьба свела его со столь любезным кавалером, без сомнения, отличным знатоком
Парижа и всех тех удовольствий, что предоставлял желающим этот многоликий
город.
– Черт возьми, вот вам моя рука! – воскликнул
д’Артаньян. – Ведите меня, любезный маркиз, кратчайшей дорогой!
Очень быстро д’Артаньян убедился, что судьба послала ему
поистине бесценного друга. Маркиз де Пишегрю был прямо-таки кладезем знаний о
Париже и тех его обитателях, что только и могут интересовать дворянина из
провинции, намеренного сделать карьеру и стать заметным. Пишегрю, казалось, был
в курсе решительно всех любовных историй, поединков, скандалов в благородных
домах, поверенным всех тайн, обычно тщательно скрываемых от смертных. На
д’Артаньяна обрушилась сущая лавина имен, любовных связей, мелких и крупных
секретов титулованных особ, чьи имена в провинции обычно произносились едва ли
не со священным трепетом.
