Пистолетная пуля, шумно просвистев над самой его головой,
ударила в высоченное стекло, с грохотом и дребезгом разнеся его на мелкие
осколки, и, судя по звуку, влепилась в стену общего зала. Там моментально
послышались испуганные вопли и началась самая настоящая паника, особенно
усилившаяся после второго выстрела и второй пули, отправившейся вслед за
товаркой.
Не теряя времени, д’Артаньян бросился на Бриквиля, и они
схватились самым вульгарным образом, как пьяные крестьяне на деревенской ярмарке,
в то время как Луиза упала в обморок и уже не видела завязавшейся баталии.
В зале тем временем раздались истошные вопли, призывавшие
дозор, полицию, судейских и всевозможные кары небесные. Не обращая на это
внимания, д’Артаньян и г-н Рогоносец ожесточенно боролись – один пытался
выхватить из-за пояса запасные пистолеты, другой изо всех сил пытался этому
помешать.
Этому увлекательному занятию они предавались вплоть до того
момента, когда распахнулась вторая дверь, в зал и в комнатушку ввалились оказавшиеся
поблизости стражники под предводительством полицейского комиссара квартала, за
которым кто-то успел сбегать.
Д’Артаньян уже слышал о нем от Луизы. Теперь же убедился
сам, что это человек несколько иного сорта, нежели прожженный судейский крючок,
допытывавший его в Шатле. Здешний комиссар, когда-то, как и Бриквиль, служивший
в армии, был широкоплечим и усатым мужчиной средних лет, самого решительного и
грозного вида, привыкший скорее к шпаге, нежели к гусиному перу.
Увидев новых лиц, г-н Бриквиль моментально заскочил в
кабинет и проворно заперся там.
– Черт вас всех побери! – зычным голосом взревел
комиссар, багровея и грозно вращая глазами. – Да здесь убийство! Мадам
Луиза мертва!
– Вы, к счастью, ошиблись, – возразил д’Артаньян,
силясь отдышаться. – Она попросту упала в обморок, когда этот болван
принялся палить тут из пистолетов, словно мы в окопах под Ла Рошелью…
– Похоже, вы правы, – поправился комиссар,
склонившись над Луизой и бегло ее осмотрев. – Слава богу, она невредима…
Эй, черт вас забери со всеми потрохами, что здесь произошло? Бриквиль, вы с ума
сошли? Немедленно отоприте, иначе я вас арестую и отведу в Шатле!
– Преследуйте не меня, а этого гвардейского
вертопраха! – завопил из-за запертой двери хозяин. – Я его застал в
постели с собственной женой, вот и не сдержался!
Комиссар устремил на д’Артаньяна пытливый и подозрительный
взор, свойственный представителям его многотрудной профессии.
– Помилуйте, сударь, где вы здесь видите
постель? – пожал плечами д’Артаньян с выражением крайнего простодушия и
совершеннейшей невинности. – Я попросту снимаю комнаты и столуюсь у этой
почтенной дамы… но хозяин, такое впечатление, совершенно повредился умом на
почве беспочвенной ревности. Мы мирно беседовали о финансовых делах заведения,
когда он ворвался и стал палить направо и налево…
– Ах ты, прохвост! – завопил Бриквиль из своего
безопасного убежища. – Вы были поглощены прелюбодейством!
– Господин прево, – кротко сказал гасконец. –
Убедитесь сами – разве мы похожи на застигнутых врасплох прелюбодеев? Наша
одежда в совершенном порядке…
Удостоенный не принадлежащего ему высокого титула
[10]
, комиссар заметно смягчился. Он не стал указывать гасконцу на
его ошибку, но все же проворчал, покосившись на Луизу:
– Вообще-то, некоторый беспорядок в одежде я все же
усматриваю…
– Ничего удивительного, – сказал
д’Артаньян. – Она упала без чувств, вот платье и распахнулось… Но взгляните
на меня – я, черт побери, полностью одет и застегнут на все решительно
пуговицы!
– Вообще-то, конечно… – проворчал комиссар. –
Эй, Бриквиль, отоприте наконец, я сниму с вас допрос!
Бриквиль, довольно долго исполнявший военное ремесло, не
избавился от свойственной военным в те времена грубости по отношению ко всем,
не принадлежащим к этому сословию. Он заорал вовсе уж грубо:
– Чтоб вас черти взяли, де Морней! Убирайтесь прочь со
своими головорезами! И не вмешивайтесь не в свое дело! Слышите? Это только меня
касается! Ну да, я рогоносец, рогоносец, прах меня побери, но разве у вас есть
право инспекции над рогоносцами? Убирайтесь ко всем чертям!
Комиссар, тоже бывший вояка, тоже не обладавший голубиной
кротостью, рассвирепел:
– Зато у меня есть право хватать каждого, кто вздумает
палить средь бела дня из пистолетов! Бриквиль, отоприте по-хорошему, а то так
просто не отделаетесь!
– Да подите вы к дьяволу! – донеслось из
кабинета. – Добром прошу, убирайтесь к чертовой матери! У меня тут еще два
пистолета, и, клянусь всеми святыми, я и вам влеплю пулю, если будете защищать
этого совратителя и преследовать меня в моем собственном заведении!
Комиссар тихонько сказал д’Артаньяну:
– Думается мне, сударь, вам следует уйти, пока он не
впал в совершеннейшее неистовство…
– Но я ни в чем не виновен…
– Не сомневаюсь, сударь, не сомневаюсь, – с
задумчивым видом протянул комиссар. – Но вы, черт возьми, его раздражаете,
так что лучше будет, если я честью провожу вас отсюда…
– Ах, вот как? – возопил г-н Бриквиль, судя по
звукам, в ярости бегавший по кабинету из конца в конец. – Вы отпускаете
этого прелюбодея, де Морней? Клянусь небом, я и на вас найду управу! Конечно
же, он вас подкупил! Ничего, у меня найдутся заступники…
– Эй, выбирайте выражения, Бриквиль!
– Да пошел ты к монаху в пазуху, продажный сутяга!
Убирайся отсюда, пока не проглотил парочку пуль!
– Ах, вот как? – зловеще протянул комиссар,
окончательно вышедший из себя. – А ну-ка, молодцы, ломайте дверь! Именем
правосудия!
– Пулю в лоб пущу! – отозвался Бриквиль. –
Думаешь, я никогда не догадывался насчет тебя и этой потаскушки, моей супруги?
– Вышибайте дверь! – ревел комиссар,
воспламененный гневом.
Его подчиненные, понуждаемые приказом и имевшие богатый опыт
в таких делах, незамедлительно обрушились на дверь с такой сноровкой, что она
вскоре же вылетела.
На пороге встал разъяренный Бриквиль и направил на комиссара
пистолет. Он нажал на крючок, но пистолет дал осечку, и едва успел Бриквиль
выхватить последний, как был буквально задавлен толпой стражников. Один из них,
схватив валявшееся у камина полено, отвесил молодецкий удар по руке рогоносца,
окончательно его обезоружив, после чего повергнутый на пол г-н Бриквиль был в
мгновение ока опутан веревками, словно болонская колбаса, и на руках вынесен за
дверь.
Глядя ему вслед и грозно шевеля лихо закрученными усами,
комиссар громко сообщил:
