– Если этот мерзавец вернется из Шатле раньше, чем
через пару-тройку лет, могу вас заверить, я съем собственную шляпу! Уж будьте
уверены! Эй там, кто-нибудь! Принесите воды и побрызгайте на бедняжку, она все
еще без чувств!
– О нет! – пролепетала Луиза, приподнявшись на
локте и озирая присутствующих. – Вы невредимы, Шарль, слава богу… И вы
тоже, Антуан, это чудовище вам не повредило…
Услышав, как Луиза называет в оплошности комиссара по имени,
д’Артаньян мрачно подумал, что подозрения Бриквиля насчет комиссара, быть
может, столь же справедливы, как на его собственный – г-н де Морней выглядел
ценителем прекрасного пола и умельцем в обращении с ним. Однако ситуация не
благоприятствовала тому, чтобы и ему, в свою очередь, мучиться ревностью –
особенно учитывая, что один рогоносец только что уведен отсюда в Шатле…
– Боже мой, где он?
– Успокойтесь, дорогая, – заявил комиссар, браво
крутя усы. – Он в Шатле и, клянусь небесами, выйдет оттуда не скоро…
– Ах, как вы меня утешили, господин комиссар… –
чарующим голоском произнесла Луиза. – Вы меня избавили от страхов и
тревог…
Правда, она при этих словах очень уж многозначительно
поглядывала на д’Артаньяна – в свою очередь, сообразившего, что дела обстоят
неплохо, и его привилегии в этом доме не только не пострадали, но, наоборот,
расширились, учитывая, что рогоносец уведен в такое место, где будет лишен
возможности мешать чужому счастью…
Глава 19
О том, как полезно порой быть постоянным клиентом торгового
заведения
Вряд ли стоит очень уж долго растолковывать непонятливым,
где в эту же самую ночь пребывал д’Артаньян, – разумеется, в спальне
супругов Бриквиль, на уже знакомой читателю супружеской постели под балдахином.
За все время романа с прекрасной нормандкой гасконец и его любовница еще
никогда не чувствовали себя в такой безопасности: главная помеха их ворованному
счастью, сиречь г-н Бриквиль, пребывал за семью запорами в надежнейшей
крепости, откуда при всем своем бешенстве и коварстве вряд ли мог выбраться
самостоятельно в ближайшие пару-тройку лет, обещанных ему комиссаром…
И все же очаровательная Луиза призналась, откровенно ежась
от страха:
– У меня до сих пор мурашки по коже. Так и кажется, что
Бриквиль подслушивает под дверью, вот-вот ворвется с пистолетом или кинжалом… У
него в комнате дюжины две кинжалов – его единственная слабость, на которую он
охотно швыряет деньги, да и пистолетов там не менее полудюжины…
– Какие глупости, Луиза! – браво заявил
д’Артаньян, привлекая ее к себе со сладостным ощущением победителя. –
Клянусь честью дворянина, что вы зря тревожитесь. Из Шатле так просто не
выберешься, уж мне-то лучше знать, я сам там побывал…
– Но вы ведь оттуда выбрались?
– Милая Луиза, не равняйте меня с этим склочным
негодяем, вашим муженьком! Честно признаться, я оттуда не "выбирался"
– меня они выпустили сами. Потому что за мной туда прибыл сам господин де
Кавуа, капитан мушкетеров кардинала, и у него был приказ о моем освобождении,
подписанный его величеством собственноручно. Есть некоторая разница, вам не
кажется? Вряд ли у Бриквиля найдутся друзья, способные его оттуда вытащить так
быстро…
– Интересно, – мечтательно сказала Луиза, –
есть у нас законы, позволяющие в кратчайшие сроки получить развод с человеком,
заключенным в Шатле?
– По-моему, нет, – мгновенно ответил д’Артаньян,
уже свыкшийся с подобными ее мечтаниями, как с неизбежным злом, от которого до
сих пор как-то удавалось уворачиваться. – Определенно, нет.
– Как жалко… До чего удобный случай, Шарль, не правда
ли? Если толково поговорить с комиссаром де Морнеем и вознаградить его парой
сотен…
Она замолчала и, тихонько взвизгнув, прижалась к
д’Артаньяну. Что до гасконца, то он тоже обратился в слух.
И убедился, что им не почудилось: в замке поворачивали ключ,
стараясь делать это как можно тише. Кто-то пытался проникнуть в спальню.
Д’Артаньян кошкой прянул к двери и с грохотом задвинул
засов, как раз вовремя – неизвестный по ту сторону отпер замок и собирался уже
войти.
– Эй вы, там! – громко возвестил д’Артаньян самым
решительным тоном. – Кто вы такие, что ломитесь не просто в чужой дом – в
чужую спальню? Я не буду кричать полицию – сам возьму шпагу и попротыкаю вас
всех к чертовой матушке!
С той стороны столь же громко ответил язвительный, свирепый
голос, увы, прекрасно знакомый:
– Ах ты, мерзавец! Это моя спальня, если ты не забыл,
вертопрах, скотина, блудливец, тварь! А шпага твоя, вот кстати, лежит аккурат
рядышком со мной, на кресле… На этот раз ты попался, гасконский приблудыш! Эй,
Пьер, Жеан, ломайте дверь!
Пришлось признать, что на свете все же существуют чудеса –
вроде бы пребывавший за толстыми стенами Шатле г-н Бриквиль собственной гнусной
персоной объявился тут же, рядом, отделенный от д’Артаньяна лишь досками двери
толщиной в палец, и настроение у него, сдается, было самое что ни на есть
недружелюбное. Оставалась еще зыбкая надежда, что д’Артаньян столкнулся с
дьявольским наваждением, что над ним вздумал подшутить какой-то бес или другой
мелкий обитатель преисподней, выбравшийся в Париж, чтобы поиздеваться над
тамошними нерадивыми христианами. Что это бес, для коего нарушение одной из
заповедей Христовых все равно, что распахнутая дверь, голосом Бриквиля глумится
над незадачливым любовником. "Сколько же я не был в церкви?" – с запоздалым
раскаянием подумал д’Артаньян.
Однако он даже не пытался вспомнить подходящую к случаю
молитву, уверенный, что имеет дело с обитателями этого мира. На дверь обрушился
страшный удар железного лома – а это уже мало походило на бесовские проделки.
Никто отродясь не слышал о бесах, столь умело и шумно орудующих ломом…
Дверь была не особенно крепка, и после третьего удара одна
из продольных досок с треском вылетела, в образовавшейся дыре мелькнул острый
конец помянутого лома, исчез, ударил в другом месте…
– Черт вас побери, Бриквиль! – заорал
гасконец. – Вы, в конце концов, дворянин! Берите шпагу, выйдем во двор и
решим наше дело раз и навсегда!
Удары на минуту стихли.
– Много чести, прелюбодей! – торжествующе завопил
Бриквиль. – Я тебе без всякой дуэли уши отрежу, а может, еще что-нибудь!
Да, вот именно, и еще что-нибудь! Ломайте дальше, олухи! Птичка в западне! Ух,
и потешусь я над тобой, гасконский ублюдок!
– Боже мой, Шарль, бегите! – простонала
Луиза. – Вы погубите и меня, и себя!
– Легко сказать… – пробормотал д’Артаньян,
беспомощно озираясь.
Из одежды на нем имелась лишь ночная рубашка – все остальное
вкупе со шпагой лежало в прихожей, по ту сторону сокрушаемой ломом двери…
Ситуация выглядела скверно, и гасконец действовал согласно
заведенному неведомо кем порядку. Невозможно установить, кто и когда ввел этот
неписаный обычай, но так уж повелось исстари: застигнутый в подобных
обстоятельствах любовник, будь он хоть олицетворением храбрости и героизма,
обязан был, не вступая в битву, ретироваться как можно быстрее, если имел к
тому хоть малейшую возможность. Д’Артаньян, наскоро обмыслив происходящее,
решил, что не стоит становиться исключением из общего правила.
