– Уже нет, – нетерпеливо сказал д’Артаньян. –
Следуйте за мной, Страатман, не колеблясь – и ваше счастье будет устроено
скорее, чем вы думаете! Вперед, Швейцария, вперед!
И он устремился к улице Старой Голубятни, решительно увлекая
за собой флегматичного швейцарца, все еще обдумывавшего его слова по
свойственной уроженцам вольной Гельвеции неторопливости ума. Прошло не менее
пяти минут, прежде чем Страатман спросил с потрясенным видом:
– Но ежели она вдова, то, стало быть, она свободна?
– Страатман, дружище, вы мудры, как тот библейский царь
– как бишь его, Суламифь… Вперед! Вперед!
Вскоре стало ясно, что дом покойного Бриквиля не особенно и
напоминает собою пресловутое обиталище печали. Слуги, конечно, сохраняли на
плутовских физиономиях приличествующее случаю кислое выражение, полагаемое ими
траурным, но вряд ли печаль их была искренней, ибо скупого и придирчивого
хозяина никто не любил.
Равным образом и Луиза далека была от классического образа
безутешной вдовы. На ней, разумеется, было надето траурное платье, а кроме
того, ее нежные пальчики и лебединая шея по обычаям того времени украшали
особого вида траурные принадлежности – подвеска с черепом, кольца со скелетами
и гробами, но глаза ее отнюдь не выглядели распухшими от неудержимых рыданий, а
голос вовсе не сорвался от причитаний. Странно, но эта одежда и эти украшения
лишь придавали прекрасной нормандке очарования, так что лейтенант Страатман,
собравшийся было рассыпаться в цветистых соболезнованиях, прикусил язык и
восхищенно замер.
– Как хорошо, что вы наконец пришли, дорогой
Шарль! – сказала она самым обычным голосом. – Я в совершеннейшем
отчаянии и расстройстве – столько печальных хлопот свалилось на голову бедной
вдовы, лишенной дружеской поддержки, крепкого мужского плеча…
Она даже достала из-за рукава кружевной платок и прижала его
к глазам – но у д’Артаньяна осталось стойкое подозрение, что изделие
брабантских кружевниц так и осталось сухим…
– Примите мои соболезнования, Луиза, – сказал
гасконец учтиво.
– Да, и мои!
– Вот именно, и его соболезнования тоже, – сказал
д’Артаньян. – Вы ведь помните, Луиза, лейтенанта Страатмана, завсегдатая
вашего заведения?
– Ах, я в таком расстройстве чувств, что никого уже не
узнаю… – печально промолвила Луиза (но взгляд, которым она одарила
швейцарца, иной не признававший ничего святого циник мог бы и назвать
кокетливым). – Шарль, я, кажется, упаду сейчас в обморок… Не проводите ли
вы меня в комнаты?
Собрав всю свою решимость – как-никак с красавицей Луизой
его многое связывало, – гасконец ответил:
– К великому моему сожалению, я должен немедленно
собрать вещи и уехать…
– Как?!
– Ни о чем меня не спрашивайте, Луиза! – сказал
д’Артаньян со столь таинственным видом, что обманулся бы кто-нибудь и хитрее
Луизы. – Поручение, данное мне, клятвы, которые я при этом дал… Одним
словом, я не вправе сказать более, – голос его дрогнул. – Быть может,
там, куда я направляюсь, меня ожидают нешуточные опасности…
"Самое смешное, что это мало расходится с
правдой, – подумал он весело. – Пожилая кастелянша в роли квартирной
хозяйки, ханжа, богомолка, наверняка похожая на химеру с крыши собора
Нотр-Дам, – что может быть страшнее? Жить с такой под одной кровлей – это
нешуточная опасность, так что я нимало не погрешил против истины…"
– Боже мой, Шарль!
– Будем благоразумны, Луиза, – твердо продолжал
гасконец. – У меня мало времени. Повторяю, данные мне наставления… Самые
недвусмысленные приказы, исходившие от особы, которую я не могу назвать…
Глаза Луизы моментально зажглись любопытством.
– Ну намекните хотя бы!
Д’Артаньян значительным тоном поведал:
– Могу лишь сказать вам, что эта особа частенько
беседует один на один с кардиналом-министром, который изволит обращаться к
данной особе "мой друг"…
И здесь он нисколечко не расходился с правдой – он просто не
говорил всей правды, а это, как-никак, не имеет ничего общего с ложью…
– Боже мой, Шарль… – в совершеннейшей растерянности
сказала Луиза. – Вы меня оставляете совершенно одну, в такой момент…
– Кто сказал, что я оставляю вас одну? – возразил
гасконец. – Я привел с собой вашего нового квартиранта, господина
Страатмана, лейтенанта швейцарских гвардейцев Королевского Дома!
– Нового квартиранта? – растерянно пробормотал
Страатман.
– Молчите, несчастный! – суровым шепотом
предостерег д’Артаньян, заставив спутника умолкнуть безжалостным тычком локтя
под ребро. – Молчите, слушайте и соглашайтесь! – И преспокойно
продолжал: – Лейтенант Страатман, большой поклонник вашей красоты и
домовитости, узнав, что я съезжаю с квартиры, столь горячо умолял меня
рекомендовать его вам в качестве квартиранта, что я не посмел отказать…
Рекомендую его вам от всего сердца. Господин Страатман – крайне приличный
молодой человек. Во-первых, он служит в одной из самых старых гвардейских рот
Королевского Дома. Во-вторых, он лично известен его величеству. В-третьих, он
бережлив и сумел скопить уже пятнадцать тысяч ливров (гасконец нарочно сосчитал
сбережения лейтенанта не в пистолях, а в ливрах, чтобы выглядело внушительнее).
В-четвертых, он холост – и твердо намерен вступить в брак, как только подыщет
красивую, домовитую и добропорядочную женщину, вовсе не обязательно юную
вертихвостку… нет, господин Страатман не из тех, кого пленяют пустоголовые юные
вертихвостки! Господин Страатман знает жизнь. Он говорил мне, что предпочел бы
жениться на порядочной, хозяйственной вдове, которая уже избавилась от
юношеского романтизма и прочно стоит на ногах… Так ведь, мой друг?
– Ну да, конечно… – в полном замешательстве
пробормотал рослый усач. – Вы все правильно говорите…
– Вы слышите, Луиза? – спросил гасконец, торопясь
закрепить успех. – Более того, господин Страатман – происхождения самого
благородного, он пусть и отдаленный, но потомок швейцарского королевского рода…
ну да, сейчас Швейцария не имеет коронованного монарха, но в давние, старые
времена там были свои короли, и лейтенант Страатман ведет свой род от одного из
них… (названный господин попытался было с удивленным видом вставить словечко,
но был незамедлительно усмирен и призван к молчанию новым, еще более сильным
тычком локтя). – Нет сомнений, что вы, Луиза, с вашим житейским
практицизмом и опытом сумеете подыскать столь завидному жениху подходящую партию…
Луиза, к его радости, наконец-то окинула бравого швейцарца
тем мимолетным, оценивающе-охотничьим взглядом, которому всякая женщина, ходят
такие слухи, обучается еще во младенчестве. Надо сказать, швейцарец выглядел
очень даже неплохо, и д’Артаньян определенно мог считать, что у него стало
одной заботой меньше…
– Что же, если господин Страатман не побрезгует
гостеприимством бедной вдовы… – произнесла она тем тоном, который
следовало бы назвать мурлыкающим, если бы речь не шла о безутешной вдове,
только что потерявшей любимого мужа.
