Не исключено, что та же самая мысль пришла в голову
неведомому Арману – судя по легкому шуму, он предпринял наступление посредством
заключения предмета своей страсти в объятия.
– Боже мой, Арман! – послышался укоризненный
голосок. – Как вы напористы! У меня подкашиваются колени, право, и я
готова сделать глупость… Ах, нет – я тверда!
– Марион, Марион! – задыхающимся голосом отозвался
Арман. – Любовь моя жаждет поэтического выражения!
– О, мой поэт… Начинайте же… Нет, не это! Стихи…
Арман с большим чувством продекламировал:
– Шлю ветрам вздохи, слезы лью в унынье,
Покой мне чужд и отдых мне неведом,
И больно мне, что путь за вами следом
Привел меня туда, где стражду ныне;
Но позади небытие пустыни:
Бежать от вас – отдаться худшим бедам;
И мне еще больней, что вам об этом
Сказать не смею я в немой кручине.
Коль устремлюсь к вершине, путь измерен
Стопами тех, кто пал вдали от цели.
Мне их пример – в печаль и в устрашенье.
Всего же горше то, что мной потерян
Надежды свет, светивший мне доселе
Во тьме глубокой вашего забвенья…
Послышался глубокий вздох:
– Ах, Арман, что вы делаете? Моя твердость тает…
"Он в самом деле настоящий поэт, – с нескрываемым
уважением подумал д’Артаньян, притаившись, как мышь. – Я бы и двух строк в
рифму связать не смог, а он – эвона, какие кружева сочиняет…"
[22]
– Марион…
– Арман…
– Позвольте увлечь вас в дружескую тень ниши…
"Только не сюда! – готов был возопить
д’Артаньян. – Хватит испытывать мое терпение! Я вам не мраморный!"
Однако, на его счастье, парочка скрылась в соседней нише.
Некоторое время царило молчание, перемежавшееся лишь многозначительным
шуршанием ткани и звуками, которые человек цинический без колебаний определил
бы как страстные поцелуи, – а поскольку д’Артаньян, увы, был как раз
таков, он склонился именно к этому определению. А очень быстро раздался вздох-стон,
неопровержимо свидетельствовавший, что сию секунду в славном городе Париже, где
и без того превеликое множество рогоносцев, их число увеличилось еще на одну
персону.
"Дьявольщина! – сердито подумал д’Артаньян. –
Слева – Констанция с англичанином, справа – Арман с этой… Сколько же их тут?
Вот так домик под названием Лувр! Хорошенькие тут заведены нравы, нечего
сказать! Только подумать, хозяин этого славного дома, то бишь его
христианнейшее величество, завзято преследует людей, позволивших себе невинные
забавы вроде тех, что происходят в кварталах Веррери, в то время как в его
собственном доме… Интересно, когда король в Лувре, здесь то же веселье
происходит? Он сейчас в Компьене, правда… Вот уж поистине – кот за дверь, мышам
раздолье…"
– Арамис! – послышался тихий, знакомый голос.
Чуть поколебавшись, д’Артаньян выскочил из ниши (что никак
не повлияло на возню в соседней, продолжавшуюся с прежним пылом) и на цыпочках
подошел к герцогине. Шепотом спросил:
– Где вы так долго были? Я чертовски волновался…
– А почему так тихо? – отозвалась герцогиня почти
нормальным голосом.
– Да понимаете… Как бы это сказать…
Перехватив направление его выразительного взгляда, герцогиня
решительно подошла к нише, заглянула туда и, со смехом воскликнув: "Ничего
не вижу, ничего не слышу!" вернулась к д’Артаньяну.
– Господи, Арамис, какой вы впечатлительный! –
воскликнула она весело. – Можно подумать, вы впервые… Милый мой, таков уж
Лувр, и ничего с этим не поделать. Пойдемте.
Следуя за ней по коридору направо, д’Артаньян с любопытством
спросил:
– Интересно, а когда его величество ночует в Лувре…
– Могу вас заверить, все обстоит точно так же, –
фыркнула герцогиня. – Хорошо еще, наш король не имеет привычки бродить по
коридорам и переходам с лампой, как ночной сторож. То-то была бы для него
охапка сюрпризов! – Она непринужденно заглянула в комнату, где все еще
продолжалось самое живое и тесное общение англичанина и француженки. – А,
ну конечно, он задрал-таки подол малютке Констанции, воплощенной скромности…
Кстати, вам известно, что ваш обидчик, д’Артаньян, поселился у нее на квартире?
– Н-нет… – пробормотал гасконец.
– Точно вам говорю, у меня самые верные сведения.
Представляю, что там происходит в отсутствие галантерейщика, какие фокусы
откалывает резвушка Констанция… Быть может, пригласим ее к нам попозже, когда
англичанин устанет? – Она звонко рассмеялась. – Боже, да вы
прямо-таки шарахнулись! Арамис, ну разве можно в наш просвещенный век сохранять
столь замшелые представления о любви? Сдается мне, я многому могу вас научить… –
Она остановилась. – Тс!
– Что такое? – тревожно завертел головой
д’Артаньян, хватаясь за шпагу.
– Я вам просто хотела показать историческое
место, – сказала герцогиня. – Именно тут, в этом самом коридоре, лет
пятьдесят назад Ла Моля, любовника Маргариты Наваррской, поджидали в темном
углу пять убийц, собравшихся задушить его без шума. И это были не какие-то там
прохвосты – два короля, два принца крови и один владетельный герцог… Никогда не
слышали эту историю?
– Нет. У нас в… – он запнулся и вовремя
поправился, – у нас в Лимузене об этом никогда не рассказывали… Кто они
были?
– Короли – Карл Девятый Французский и Генрих
Наваррский, принцы – Алансон и Анжу, да вдобавок герцог Гиз, предок моего
муженька. Но знаете, что самое смешное? Ла Моль не пошел этой дорогой, потому
что его предупредили, и сделал это не кто иной, как муж Марго, сам Генрих. У
него, знаете ли, были на сей счет свои соображения, не имевшие ничего общего с
глупой ревностью… Вот образец для подражания! О чем вы задумались?
– Эта история говорит еще и о том, что среди пятерых
заговорщиков всегда найдется изменник…
– Как обычно, – сказала герцогиня серьезно. –
Как обычно… Однако вы неглупы, Арамис…
– А вы считали иначе?
– О, что вы… – Она остановилась, взяла д’Артаньяна
за рукав и притянула вплотную к себе. В полумраке ее глаза, казалось, светились
изнутри, как у волчицы. – Смотрите только, не покажите себя чересчур
умным… Понимаете, о чем я?
– Конечно, – сказал д’Артаньян. –
Успокойтесь, герцогиня. Предав ваш заговор, я получу гораздо меньше, чем могу
достичь, будучи его преданным участником…
