Принц Конде сказал с мимолетной улыбкой:
– Поскольку нашему другу Анжу неприятно, да и не
по-христиански, пожалуй что, обсуждать некоторые вещи, я возьму на себя эту
нелегкую обязанность, которую мы должны исполнить для блага Франции… Людовик
мне родственник, но приходится повторить вслед за древним мудрецом, что истина
в данный момент дороже. Действительность же такова: быть может, во Франции нет
второго менее приспособленного для роли короля человека, нежели мой кузен
Людовик. Бывали в истории короли-тираны, подобно Людовику Одиннадцатому, бывали
короли-развратники вроде Генриха Четвертого, но они при всех их недостатках
были подлинными королями. Они правили, и не так уж плохо. Меж тем мой кузен не
способен управлять решительно ничем, даже стойкостью определенных частей тела…
Да-да, вы зря улыбаетесь, герцогиня! Это тоже имеет огромное значение. Франции
нужен наследник, черт побери! Но мало кто верит, что его в состоянии смастерить
кузен Луи. В кого он только такой удался, прах его забери? Довести молодую,
очаровательную супругу до того, что она то вынуждена брать уроки любви у нашей
очаровательной Мари, то, рискуя многим, тайком пускать к себе английского
ветреника, который ее в настоящую минуту и охаживает… Моя чрезмерная
откровенность вас не шокирует, любезный Арамис?
– Не сказал бы, – кратко ответил д’Артаньян,
легонько отстраняя под простыней шаловливую ладошку герцогини.
– Отлично… Так вот, хороший охотник всегда знает,
какого щенка следует побыстрее утопить, потому что от него не будет толку. А у
нас речь идет о королевстве! Наш друг Гастон, – похлопал он по колену
сидевшего в напряженно-горделивой позе брата короля, – совсем другое дело.
Он решителен, смел, обладает всеми необходимыми качествами для человека,
достойного занять трон. Да и способность к производству здорового потомства уже
доказал не один раз, пусть и, как бы это деликатнее выразиться, неофициально…
Самое пикантное, что законы королевства некоторым образом на нашей стороне.
Видите ли, Арамис, есть во французских законах такое правило: если король по
тем или иным причинам не в состоянии исполнять свои обязанности – или сам
подпишет соответствующий эдикт, – то первый принц крови, в данном случае
Гастон, может объявить себя Главным Наместником королевства… а отсюда уже
недалеко и до коронации. У меня найдутся в парижском парламенте люди, которые
подкрепят этот закон целой грудой комментариев и прочих юридических
целесообразностей. Все будет законно…
– Значит, существует два заговора? – спросил
д’Артаньян.
– Ну разумеется. Точнее, внутри одного существует еще и
второй, о котором знает не в пример меньше людей, – но вы отныне к ним
принадлежите, счастливец! Большая часть вовлеченных в заговор свято верит, что
речь идет только о том, чтобы прикончить кардинала в одном из его замков… Вот
дурачье! Как будто мы с Гастоном только тем и озабочены, чтобы, обжигая
собственные пальцы, таскать каштаны из огня для кучки напыщенных дураков,
ненавидящих кардинала, чтобы они потом воспользовались в полной мере плодами
победы… Нет уж, мы в первую очередь обязаны думать о собственном преуспевании…
и о благе королевства, разумеется, – поторопился он добавить с ханжеским
видом.
– И как это будет выглядеть? – спросил д’Артаньян
с искренним любопытством.
– Довольно просто, – заверил Конде. – Сначала
убьют кардинала – и те из заговорщиков, кто не посвящены в потаенное, вроде
вашего командира де Тревиля, с помощью имеющихся в их распоряжении средств
обеспечат успех этого благого дела, а также и умиротворение тех, кто мог бы
защитить кардинала или после его смерти повести себя непредсказуемо. Ну, а
почти в то же время будет приводиться в исполнение другой план. Мы поднимем
верные войска и парижан, займем Бастилию, Арсенал, все городские заставы,
арестуем короля и препроводим его в надежное место. Я не исключаю: его
величество будет настолько здравомыслящим, что немедленно же подпишет
упомянутый эдикт, передающий права Главного Наместника герцогу Анжуйскому.
– Ну, а потом?
– Потом? – переспросил принц Конде с крайне
примечательным выражением лица, для полного описания которого понадобилось бы,
пожалуй, талантливое перо синьора Никколо Макиавелли. – О, потом нам
остается надеяться на божественное провидение и одну из тех случайностей, что
изменяют судьбы государства и венценосцев…
– Сдается мне, я слыхивал о таких случайностях, –
усмехнулся д’Артаньян. – Они – а то и божественное провидение – удачно
проявили себя в замке Беркли, а также в монастыре Сен-Клу и на улице Ферронри…
[24]
Лицо принца Конде оставалось спокойным и безмятежным:
– Право, дорогой Арамис, я не силен в географии и
представления не имею, где такие замки, монастыри и улицы и с какими событиями
они связаны…
Герцог Анжуйский коротко хохотнул откровенно, косясь на
принца Конде, и, не удержавшись, воскликнул:
– Принц, я отношусь к вам с искренним восхищением и
уважением! Вы великолепны!
– Честное слово, не пойму, о чем вы, господа, –
ответил принц Конде, выглядевший сейчас олицетворением невинности и
добродетели. – Я решительно не понимаю ни хода ваших мыслей, ни смысла
ваших реплик… Когда я говорил о божественном провидении, я имел в виду исключительно
то, что король наш Людовик хил, слаб, болезнен, подвержен частым хворям и
приступам меланхолии с разлитием желчи, – а потому я уверен, что долго он
не протянет, в особенности если произойдут события, которые его крайне
расстроят… Будем уповать на бога, господа, и не более того! Все в руках божиих!
– Черт побери, я вами восхищен, любезный
родственник! – весело сказал герцог Анжуйский. – Великого ума
человек, не правда ли, Арамис?
– О, вы мне льстите, Гастон, – скромно потупился
принц. – Ну что ж, признаюсь, я неглуп – и не более того… Что скажете,
Арамис?
Д’Артаньян произнес:
– Я подумал о завидной судьбе, какая меня ожидает при
смене царствования…
– О, на этот счет можете не беспокоиться! – сказал
герцог Анжуйский. – Будьте уверены, я умею ценить верность… Вы можете
высоко взлететь, шевалье, если не обманете наших надежд…
– Постойте, – спохватился д’Артаньян. – А
какую роль вы отводите ее величеству?
– Но это же ясно, – сказал принц Конде. –
Роль ее величества, супруги короля… Гастона. Некоторые наблюдения позволяют
думать, что ее величество Анна Австрийская не будет удручена или испугана такой
участью…
– Она быстро почувствует разницу, – заверил
герцог, самодовольно крутя ус. – Уж я постараюсь…
Д’Артаньян подумал, что яснее нельзя и выразиться: даже Сын
Франции не имеет права жениться на женщине, будь она хоть королева, при живом
муже. Значит, ее величеству предназначено овдоветь крайне быстро после
претворения в жизнь задуманного – в полном соответствии с правилами, царящими в
среде толковых охотников.
