– Итак, вы согласны, шевалье? – спросил принц
Конде нетерпеливо.
– А разве в моем положении принято раздумывать? –
пожал плечами д’Артаньян. – Располагайте мною, господа!
– Прекрасно, – сказал Конде и положил на стол
тяжелый, приятно звякнувший кошелек. – Здесь триста пистолей. Вот
подорожная на имя шевалье де Лэга. Рекомендательное письмо к статхаудеру
Нидерландов Морицу Оранскому
[25]
– поскольку вам предстоит
ехать в Нидерланды… о, не в том смысле, какой под этим понимает наша очаровательная
Мари, а в самом прямом. Письмо – на тот случай, если у вас возникнут
какие-нибудь хлопоты… Вы мне предстаете молодым дворянином-гугенотом,
вынужденным бежать из страны из-за религиозных преследований. За все время, что
существуют независимые Нидерланды, они ни разу еще не выдавали Франции
протестантов, как ни настаивали порой наши посланники. Надеюсь, вы, с вашим
живым умом, сможете при нужде прикинуться записным гугенотом. Чтобы не
запутаться, проще всего объявить себя приверженцем какой-нибудь секты – их у
протестантов столько, что сам черт ногу сломит. Главное, много и вычурно ругать
римского папу и католическую церковь вкупе с инквизицией… Итак, вы поедете в
Нидерланды, в город Зюдердам. Остановитесь в гостинице «Зваарте Зваан».
Запомните хорошенько, а если вылетит из памяти, помните хотя бы, что
по-фламандски это означает «Черный лебедь». По-фламандски вы, конечно, не
говорите…
– Только по-испански.
– Что ж, и это может оказаться полезным в наших делах…
Ничего, многие в Нидерландах знают французский, тем более что вам там предстоит
встретиться как раз с нашими соотечественниками… Мы отправили в Зюдердам графа
де Шале, маркиза Талейран-Перигор. Ему предстояло провести кое-какие переговоры
с испанцами – вы, должно быть, понимаете, что нам очень поможет поддержка брата
ее величества, испанского короля… Испанцы дают золото, а если понадобится, то и
войско. Ничего не поделаешь, иногда без подобных альянсов не обойтись, это
политика, милейший Арамис, постарайтесь смотреть на такие вещи с пониманием. Только
глупая чернь именует подобные соглашения ужасными терминами вроде
"предательства". Мы, люди политические, должны обладать более широким
кругозором… Де Шале или кто-то из его людей найдут вас сами. Они скажут вам:
"Мадрид и Зюдердам". Вы ответите: "Флери и Париж". Вам
покажут в точности такую монету, а вы предъявите свою…
Он положил на столик рядом с пухлым кошельком и свернутой в
трубочку бумагой большую золотую монету – старинный испанский мараведис.
Присмотревшись, д’Артаньян увидел, что один ее край особенным образом вырезан
зубчиками, а в самой монете проделаны чем-то тонким и острым, вроде кончика
стилета, три дыры.
– Шале расскажет вам об итогах переговоров и передаст
письма, – продолжал принц Конде. – Вы, не медля после этого ни
минуты, пуститесь в путь и привезете их Мари. Ну, а потом… Как старый любитель
каламбуров, могу сказать, что у нашего Луи не будет никакого "потом"
– в отличие от всех здесь присутствующих… Удачи, шевалье, и да хранит вас
господь всемогущий!
Оба нежданных гостя поднялись и тихо, как призраки, покинули
комнату. Едва за ними затворилась дверь, герцогиня вскочила, подбежала к ней и
долго прислушивалась. Вернувшись в постель, облегченно вздохнула:
– Нет, ушли. Не стали подслушивать отнюдь не из избытка
благородства, а исключительно потому, что слишком для этого глупы…
– А что, они могли услышать что-то интересное?
– Вот именно, Арамис… – Герцогиня прильнула к
нему, а д’Артаньян, слава богу, немного отдохнувший, приготовился к долгому и
пылкому поединку, но Мари де Шеврез, сама отстранив его руку, зашептала на ухо
с крайне серьезным видом: – Надеюсь, вы не питаете к этим господам, что только
что ушли, любви? И не испытываете к ним преданности?
– Это что, какое-то коварное испытание? – тоже
шепотом отозвался д’Артаньян.
– Арамис, я считала вас умнее… Это не испытание, а
некоторые уточнения к планам, в которые вас только что посвятили. Ну подумайте
сами: если внутри некоего заговора может существовать второй, в который
немногие посвящены, почему бы внутри второго не сложиться третьему, о котором
знает еще меньше людей?
– Ах, вот оно что… Я начинаю понимать…
– И что же вы поняли?
– По-моему, эти господа не взяли в расчет, что у
королевы может быть свое собственное мнение на все происходящее…
– Арамис, вы прелесть, – сказала герцогиня, щурясь. –
Если Гастон и Конде не намерены таскать каштаны из огня для толпы не
посвященных в главное сообщников, то почему это должна делать для них наша
милая Анна? Здесь есть одна пикантная подробность: Гастону еще только предстоит
сделаться королем или хотя бы Главным Наместником… Между тем моя милая подруга
Анна – уже королева. И если с ее незадачливым муженьком и в самом деле
произойдет трагическая случайность, к чему ей делить власть с Гастоном? Есть же
совсем свежий пример: королева-мать Мария Медичи после смерти Генриха
Четвертого правила Францией семь лет безраздельно и единолично. И потеряла
власть исключительно оттого, что достигший совершеннолетия Людовик с помощью
верных дворян распорядился убить ее фаворита… Но нашей Анне повезло не в пример
больше – у нее пока что нет не только подрастающего сына, но и вообще ребенка…
Она может править долгие, долгие годы… Вам объяснять, кто будет стоять рядом с
ее троном?
– Ну что вы, Мари… – усмехнулся д’Артаньян. –
Я даже знаю, кто будет скрашивать ее одиночество в постели…
– Вы мне льстите, Арамис. Это для нее был лишь эпизод,
вызванный неестественным целомудрием… Мужчин она любит больше, чем женщин, хотя
при возникшем желании не делает меж ними особой разницы… Отсюда вытекает
дальнейший план действий: ну, например, подсунуть ей вас. Я же говорила, что не
ревнива, – при чем тут ревность, если ставки так велики? Только подумайте:
если мы вдвоем будем преданно служить ее величеству и днем, и ночью, мы станем
силой, с которой никто уже не справится… Как считаете?
– Мари, у вас государственный ум, – искренне
сказал д’Артаньян.
– Рада, что вы это наконец заметили, шевалье… Я все
продумала. Вдвоем вы возведем вокруг королевы неприступную линию обороны,
благодаря которой появление новых фаворитов – или фавориток – будет решительно
невозможно. Мы, черт побери, будем править королевством!
– А герцог и Конде?
– Ну не думаете же вы, что они добровольно согласятся
уступить нам столь почетную роль? – с невинной улыбкой произнесла
герцогиня. – Просто-напросто нужно постараться, чтобы после убийства
кардинала и… и настигшего Людовика божественного провидения тот самый случай,
изменяющий судьбы держав и династий, быстренько настиг и двух наших соратников
по заговору… Я уже предприняла кое-какие шаги на этот счет. У меня найдутся
надежные люди. Но и вы, со своей стороны, должны будете принять в этом участие.
Чем больше шпаг, тем лучше… Или вам их жаль?
