Наконец они остановились перевести дыхание – и, повинуясь
мановению руки капуцина, почти сразу же двинулись дальше нормальным шагом, не
привлекая ничьего внимания.
– Спасибо, святой отец… – растерянно промямлил
д’Артаньян. – Вас мне послал сам господь…
– Скорее уж один из его земных слуг, носящих
кардинальские мантии… – раздался знакомый голос.
Капюшон на миг откинулся, д’Артаньян встретил проницательный
взгляд черных глаз, увидел непревзойденную хищно-удалую улыбку графа Рошфора –
и тут же капюшон опустился вновь, оставив для обозрения лишь подбородок,
выбритый, как и подобает смиренному монаху, не имеющему права щеголять модной
бородкой вроде "рояльки".
[35]
– Рошфор!
– Тс! Брат Бруно, скажем…
– Вы здесь?!
– И не только я, – загадочно сказал Рошфор. –
Во слишком неопытны, чтобы оставлять вас одного на столь непривычной стезе…
Черт меня побери, д’Артаньян, вам еще многому предстоит научиться! Когда я
увидел, с каким дурацким видом вы озираетесь на улице, явно пытаясь высмотреть,
не следят ли за вами, у меня сердце упало…
– Тьфу ты, – обиженно сказал д’Артаньян. – А
мне-то казалось, что я действовал очень ловко…
– Ничего подобного, уж простите. Не унывайте, со
временем научитесь многим полезным премудростям…
– Вот, кстати, о премудростях, – сказал
д’Артаньян. – Где вы научились так виртуозить посохом? Это что-то
невероятное, прямо-таки сверхъестественное…
– Ничего сверхъестественного, – усмехнулся
Рошфор. – Всего-навсего бой на пастушьих посохах. Научился в Каталонии.
Даже у простонародья, знаете ли, можно почерпнуть много полезного. Для тех
случаев, когда противник вместо честного боя на шпагах измышляет самые подлые
приемы…
– Черт возьми! – спохватился д’Артаньян. – У
наших пастухов, в Беарне, есть ведь нечто подобное! Но мне и в голову не
приходило поближе присматриваться к забавам простонародья…
– И совершенно зря, – серьезно сказал
Рошфор. – Ничего, будет время, я вам покажу, на что способны в умелых
руках пастушеская палка, американская веревка с петлей и даже, не удивляйтесь,
обычный сапог… Насколько я понимаю, вы получили письма от Шале?
– Да, вот они, у меня под камзолом…
– Отлично. Эта скотина Гримо почти достиг цели…
– Гримо?
– Да, я видел неподалеку его характерную физиономию,
которую ни за что с другой не спутаешь… Ничего, не унывайте. Главное, они
наткнулись на вас достаточно далеко от "Зеленого дракона". А потому,
я уверен, долго не сопоставят одно с другим, будут полагать, что рыщущий по Зюдердаму
д’Артаньян и курьер герцогини де Шеврез – два разных человека. Когда они
откроют, что речь шла об одном и том же, будет слишком поздно.
– Черт побери, но Атосу скажут, что здесь – Арамис!
– Ну и что? События должны развернуться сразу после
того, как вы прибудете в Париж. Ваша задача – обскакать Атоса в прямом смысле.
Ну, и вдобавок я позабочусь, чтобы этот достойный шевалье подольше не смог
пуститься в путь. Даже если он догадается, что это вы выдавали себя за Арамиса,
которому сейчас полагается мирно лежать в постели с раненым плечом, будет,
повторяю, слишком поздно…
– Куда мы идем?
– Ко мне, – сказал Рошфор. – Здесь есть
домик, хозяин которого мне всецело предан, там я могу быть самим собой, да и вы
тоже… Нужно просмотреть письма. Чтобы и вы, и я знали их содержание – мало ли
что может случиться в дороге и с письмами, и с кем-то из нас… Так что лучше
предусмотреть досадные случайности… В гостиницу вам возвращаться нет смысла –
слишком опасно.
– Да там у меня нет ничего ценного… нет, черт возьми, я
совсем забыл! Деньги все при мне, но в гостинице – подорожная на имя де Лэга и
рекомендательное письмо к статхаудеру! Вдруг да понадобятся…
– Не беспокойтесь, – сказал Рошфор. – Там уже
нет ваших бумаг…
– А где они?
– Где следует, д’Артаньян. Где следует, можете мне поверить…
Ну вот, мы пришли.
Он остановился перед небольшим домиком на берегу одного из
многочисленных каналов, достал из недр рясы ключ и повернул его в украшенном
медными пластинами замке. Дверь отворилась. Никто их не встречал. Д’Артаньян
впервые столкнулся с диковинной планировкой, присущей нидерландским
домам, – все комнаты и комнатушки тут были расположены в разных уровнях,
соединенные сложной системой лестниц и ступенек: домик совсем небольшой, но,
право, заблудиться можно… Следуя за Рошфором, д’Артаньян поднимался все выше,
пока они не оказались на чердаке, ютившемся под потемневшими от времени
огромными стропилами.
С первого взгляда д’Артаньяну показалось, что они попали в
мастерскую алхимика: на железном листе в углу еще слабо курились дотлевающие угли,
и над ними на треноге висел котелок с чем-то горячим, откуда пахло резко и
неаппетитно. На старом столе выстроились в ряд несколько медных и стеклянных
сосудов с разноцветными жидкостями – но цвета эти не вызывали у гасконца
никаких привычных ассоциаций.
– Прекрасно, – удовлетворенно сказал Рошфор,
сбрасывая рясу и оставшись в обычном дорожном платье. – Корнелиус уже все
подготовил… Давайте письма. Быть может, я поторопился, приказав Корнелиусу
приготовить эту адскую кухню, но, судя по моему опыту, мы имеем дело с
настоящими заговорщиками, матерыми, а у таких господ обычно принято
использовать надежные меры предосторожности. И если человек не искушен в
некоторых вещах… ну, давайте быстрее письма!
– Черт побери! – ошарашенно воскликнул д’Артаньян,
достав из-под камзола свиток и быстренько развернув его, после чего тот
распался на полдюжины листов бумаги…
Девственно чистых листов.
– Что такое?
– Они меня провели! – воскликнул д’Артаньян
горестно. – Подсунули чистую бумагу! И пока мы тут торчим, настоящий курьер…
– Д’Артаньян, вам еще многому предстоит
научиться… – рассмеялся Рошфор. – Это и есть письма.
Гасконец озадаченно осмотрел все листы, один за другим,
покачал головой:
– Вы шутите, Рошфор?
– Отнюдь.
– Но тут же не видно ни единой строчки, ни единой буквы!
– Глядишь, и появятся… – весело пообещал граф,
забирая у него бумаги. – Для начала попробуем самое простое средство…
Он высек огонь и одну за другой зажег восемь свечей в
громадном кованом подсвечнике, после чего, к превеликому изумлению д’Артаньяна,
принялся сосредоточенно и старательно водить одним из листов над колышущимися
огоньками, держа бумагу совсем близко. При этом он, не отрываясь от странного
занятия, не оборачиваясь к гасконцу, говорил:
