А потом она провалилась в блаженное небытие.
* * *
Выйдя из кеба на углу Боу-стрит и Харт-стрит, Малькольм задержался под газовым фонарем, чтобы посмотреть на карманные часы. Было уже полдевятого вечера. Низкие тучи, то и дело разрезаемые молниями, едва не цепляли за крыши домов; шум дождя приглушал почти все остальные звуки. Хотя официальный сезон политической и общественной жизни в Лондоне завершился вместе с окончанием очередной парламентской сессии еще двенадцатого августа, не всем посчастливилось сбежать из столицы в свои загородные дома или в гости к сельским друзьям. Многим пришлось задержаться, чтобы уладить дела, а некоторые джентльмены вообще оставались в Лондоне круглый год — особенно те амбициозные представители среднего класса, которые во всем следовали вкусам и привычкам знати, однако не имели возможности покинуть Лондон в межсезонье.
Как следствие этого по всей Боу-стрит можно было слышать мужские голоса, обсуждавшие театр, званые обеды, птиц, которых они намеревались подстрелить в излюбленных охотничьих угодьях — в Шотландии открылся сезон охоты на куропатку, — или тех леди, что проживали в сельских поместьях, в которых они намеревались погостить для охоты на куропаток, а после — на тетеревов и фазанов, и, наконец, ради благородной охоты на лис.
Из проезжавших в сыром полумраке — висевшую в воздухе влагу нельзя было еще назвать дождем, но и туманом она уже, пожалуй, не была, — экипажей доносился беззаботный женский смех. Звяканье сбруи и стук копыт по булыжной мостовой разносились по улице чуть приглушенным эхом: светский Лондон разъезжался по званым обедам. В это время года подобные мероприятия собирали изрядное количество юных леди на выданье и в равной степени не связанных еще узами брака джентльменов — окончание политического сезона знаменовало начало сезона брачного.
Был вечер четверга, и весь светский Вест-Энд, казалось, собирался в гости, в театр или Оперу, или на балы, где ряды ищущих себе аристократическую пару джентльменов разбавлялись джентльменами другого сорта: разбогатевшими, но лишенными титула, добыть который они могли только путем удачного брака с благородными, но обедневшими леди. Помоги им Бог, не без усмешки подумал Малькольм, на минуту забывший о собственных тревогах.
К шуму проезжавших экипажей добавлялись менее светские звуки: крики цветочниц и торговцев пирожков с рыбой, пытавшихся таким образом обратить на себя внимание публики. Малькольм разглядел одну из таких девиц, занявшую боевую позицию под фонарем, где ее легче было разглядеть в вечернем тумане. Тяжелая корзина с алыми и розовыми гвоздиками висела на бечевке у нее на шее. Платье ее, все в темных потеках от ночной сырости, выцвело и вышло из моды еще несколько лет назад; носки торчавших из-под длинных юбок башмаков были обрезаны, чтобы выросшим ногам не было слишком тесно.
Пока Малькольм наблюдал за ней, из темноты показались три джентльмена и купили по гвоздике в петлицы своих фраков. Они прошли совсем близко от Малькольма, прервав свой разговор о методах охоты на лисят и взрослых лис в наступающем охотничьем сезоне, чтобы вежливо кивнуть хорошо одетому незнакомцу. Малькольм кивнул в ответ, пожелав им доброго вечера, и они пересекли улицу, растворившись в тумане в направлении Ковент-Гарден.
А потом он снова остался на мостовой один, перебирая в уме все то немногое, что персоналу Сполдергейт-хаус было известно об исчезновении м-ра Бенни Катлина. Брошенные вещи Катлина, труп в его гостиничном номере и раненый кучер «Путешествий во времени» почти сразу же навели полицию на Сполдергейт-хаус. Второй труп был обнаружен на улице перед Оперой. Сопоставив обстоятельства и показания свидетелей, полиция пришла к выводу, что перестрелка в «Пикадилли» и убийство перед Оперой — дело рук одного и того же отчаянного типа.
Слава Богу, раненного в «Пикадилли» кучера «Путешествий» привезли в Сполдергейт без сознания, но все же живым. Багаж Катлина, разумеется, обыскали, но посланному за кучером человеку из Сполдергейт-хаус удалось до прибытия полиции спрятать окровавленные перчатки Катлина, подарив лондонскому персоналу «Путешествий» шанс выследить пропавшего туриста с помощью собак-ищеек.
По всему Лондону разворачивалась полицейская облава на пропавшего м-ра Катлина и всех тех, кто мог быть вовлечен в перестрелку. Маршалл Гилберт, смотритель Врат, столкнулся с самым острым кризисом за всю свою карьеру в британской столице, пытаясь оказать полиции всю возможную помощь, не выдав при этом всех тайн своего особняка.
Малькольм был далеко не в восторге от предстоящей ночной работы и связанного с ней недосыпа. По крайней мере, мысленно утешил он себя, он будет искать не в одиночку. Хорошо это или плохо, с ним будет Марго. Все предыдущие недели работы в Ист-Энде, пока он готовился к надвигающемуся ужасу, ему отчаянно ее не хватало.
Наконец на углу остановились два следовавших вплотную друг за другом кеба. Малькольм убрал в карман часы и зашагал навстречу выбиравшимся на мостовую пассажирам.
* * *
— А, Стоддард, очень хорошо. Я ждал вас. Мисс Смит, я так ужасно сочувствую вам. Не стоило вам самой приезжать сегодня… Мадам Фероз, вы поступили очень благородно, вызвавшись сопровождать мисс Смит. Я знаю, вы очень занятой человек… А это, должно быть, мистер Шеннон?
Мужчина, спрыгнувший на мостовую следом за старшим конюхом Сполдергейт-хаус и державшийся за спинами Марго и Шахди Фероз, пока Малькольм здоровался с ними, был местным (то есть уроженцем этого времени) — пожилой жилистый ирландец в плохо пошитом костюме. Он помог выбраться из экипажа еще одной пассажирке, красивой молодой женщине в небогатой одежде. Верхняя юбка девушки была не новая, но пошита из хорошего материала, да и линялое пальто сидело хорошо и было чистым. Волосы блеснули в свете газового фонаря медью; лицо украшало слишком большое количество веснушек, чтобы ее считали красавицей по викторианским стандартам. Однако лицо ее было из тех, что запоминаются, и вид оно имело спокойный и уверенный. Одной рукой она сжимала поводок замечательной эльзасской или — как привык Малькольм в Америке — немецкой овчарки с умными глазами.
Старый ирландец, физическая сила которого явно была больше, чем можно было бы предположить по худощавому телу, пожал Малькольму руку.
— Он самый, сэр, Оули Шеннон. Это внучка моя, Мэйви Шеннон, а Альфи — собака ейная, лучшая что ни есть ищейка в Лондоне. Мэйви ее сама и выучила.
— Малькольм Мур, — улыбнулся он в ответ, протягивая руку девушке. — Рад с вами познакомиться, мистер Шеннон, мисс Шеннон.
Несмотря на безупречное поведение собаки, мисс Шеннон продолжала держать ее на коротком поводке. Та молча сидела, глядя на людей своими умными глазами и высунув длинный розовый язык. Малькольм повернулся к конюху Сполдергейт-хаус.
— Стоддард, те перчатки, что нашли после исчезновения бедного мистера Катлина из гостиницы, у вас?
— У меня, сэр. — Конюх достал маленький полотняный мешочек, в котором лежала пара кожаных мужских перчаток маленького размера. Относительно свежие следы крови на них свидетельствовали о том, что они были на руках владельца в момент перестрелки в гостинице «Пикадилли» и что тот оказывал в них первую помощь раненому сотруднику «Путешествий», пока тот связывался по телефону со Сполдергейтом.
