— Руки вверх, — в тон разговора произносит кто-то из темноты.
Мишка и Генка делают это молча, а Клара, как-то напряжённо. Потом неподалеку от Иванова типи на землю рушится тело, и издаёт звуки агонии — хрипение, подвывания, рывки. Охотник не удивлён. Он видел, что происходило с леопардом, представляет себе, какую выучку прошли взрослые, спящие, как кажется со стороны, кулями. И его ни капельки не удивляет детский голосок из темноты.
— Вань, их прикончить, чтобы не мучались, или добавить впечатлений? Не сразу поймёшь, мальчик или девочка. С лёгкой хрипотцой голосок, не иначе Нютка.
— Дай им в себя прийти, — Иван уже вышел из своего шатра. — Вы пошто дали им так близко подобраться?
— Люди не обижают людей. Вдруг они хотели просто сказать «Гав», — этот голосок явно пацанячий, незнаком. — Ну, а как арбалеты наводить стали, мы и вспомнили, что люди не обижают людей.
— А Максютка с вами? — Ивану просто интересно.
— Нет, он ещё маловат для серьезной охоты.
— Сам ты, Герка, маловат, — вот, это точно Максютка.
— Дурак, тебе же попадёт, — опять Нютка.
Бесплотные тени выволакивают к костру четыре тела, извивающиеся в судороге, которую хочется назвать предсмертной. Серьёзный токсин у ребятишек в этих самых, «харькачках». В тенях опознаются возницы и Славка. В телах опознаются «соотечественники» — те самые ребята, которых в своё время не до конца прибили возмущенные бандитским произволом мужики. До Ивана доходит, что вокруг их тихого лагеря и спокойной ночной беседы «за жизнь» было раскинуто кольцо секретов из «волчат». И откуда там взялись спящие сном младенцев намаявшиеся в дальней дороге путники?
Славка, впрочем, быстренько отходит к местам, где спят Рипа и Галина и возвращается обратно. — Всё в прядке. Не разбудили.
А Иван думает дальше. Волчата прозвучали, но «нейтрализованных» притащили спящие. И кто же сегодня так спит, что их даже не разбудили? Рипа и Галина? Как-то картинка не складывается. Противоречие, однако. Эти женщины не производят впечатления… а какое впечатление они производят?
Совсем запутался.
— Слав, эти парни занимались грабежами, когда мы только прибыли сюда. Потом их вытурили, и они ни в чём предосудительном не замечались, — Генка в то время еще был в окрестностях «базового» лагеря. Всё видел своими глазами.
— Миш, я с настоящими врагами как обращаться, только в кино видел, — Славкин голос. — Что кончать нужно, вроде из всех источников следует однозначно. Но сперва их иногда мучают, и спрашивают, где находится штаб.
— Да, мне тоже так говорили, — лейтенант чешет затылок. — Но тогда генетический материал пропадёт. Ты представляешь себе, что нам за это Док открутит. Хотя, тебе большее количество раз.
— Не хотелось бы, — теперь чешет затылок Славка, — что открутит, то фиг с ним, а вот про генетический материал, это печально.
— А про технологию засолки яиц, в наших запасах информации ничего не встречалось? — включается в разговор кто-то из возниц.
Корчащиеся от боли тела замирают. Похоже, вкатили им не по четыре ампулы, намного меньше.
— Миш! Не нравится мне этот генетический материал, — жалобно произносит Славка.
— Мне тоже, — откликается лейтенант. Но не при детях же их кончать.
— Можно подумать мы змеюк не убивали, доносится из темноты незнакомый детский голос.
— Не сравнивай, аспиды безобидны, пока на них не наступишь, — и этот детский голос из той же темноты незнаком.
— А на счёт «Кто вас послал», спросить не хотите, — вот это уже точно Галина. Причём, тоже из темноты и явно издалека.
— Можно подумать, кроме Веника тут кто-то побывал, и солёного супа отведал, — это Клара. — А про то, кто ему паёк выдаёт, все ведь знают. И нечего жалеть такой генетический материал. Ни одного положительного свойства.
— Кхм! — Славка откашлялся. Тишина. — Пострадавшие, встаньте.
Четыре молодых неслабых парня. Наверняка и охотиться умеют, и на многое другое способны. Ведь восемь лет уже здесь! Казалось бы, всё ясно. Ничего нет, и не будет, пока сам не сделаешь. Нет, всё бы им у кого-то что-то отнять, и попользоваться. Столько лет понимали, что здесь не город, что следы всё расскажут, а люди увидят. И вот, при первом же намёке на появление безусловного сокровища — соли — полный отказ разума. Ивану даже неудобно за то, что стоит с ними на одной поляне.
— В общем, идти вам четыре дня на запад. А потом, хоть живите там, хоть дальше идите, нам без разницы. Но на восток — ни шагу. Пошли.
Славка произнёс это негромко, почти вез выражения. А парни пошли.
Все молчат, стихают шаги.
— Максим, ты сегодня, чем ужинал? — Вот теперь в Славкином голосе слышится жизнь.
В ответ несколько минут тишины. Все разбредаются по подстилкам, костёр, оставшийся без подкормки, слабеет, а Иван, на несколько минут оказавшийся в бурлении незнакомой жизни, понимает, что лучше всего ему прилечь и постараться уснуть. Слишком много впечатлений за один короткий вечер. Оказывается, из большого типи прекрасно слышны все речи, что ведутся у костра, и младшая жена могла слышать их с Генкой разговор, в том числе и о ней. Неудобно.
Глава 27
Рассветную пляску с кистенями в исполнении пяти мужчин и двух женщин Иван не пропустил. Генка к танцорам тоже присоединился, хотя и без инструмента. И несильно отстал — подвижный юноша. В награду получил зубную щётку и коробочку порошка. О волчатах не было ни слуху, ни духу, если не считать того, что пару солдатских котелков овсянки Рипа отнесла куда-то в лес. Потом Генка повёл кавалькаду гостей в сторону Днепра, а Иван крепко призадумался. По всему выходило, что его семейству предстоит сниматься с этого места, оставив немало скарба и утвари. Кому? И с Ларисой ничего не решено. Охо-хо-нюшки! Охотился, растил детей. Всё было понятно. А ведь теперь и ему предстоит не только дальняя дорога и новые места, ещё ведь и учиться придётся не по-детски. Хотя, скорее, именно по-детски. Не исключено, что степной травологии или извлечению рыбы из воды его будет обучать кто-то, не умеющий даже писать. Его, потомственного, можно сказать, рыбака! И пусть. С этими ребятами лучше потерять, чем без них найти.
* * *
Князь появился около палатки медпункта во время, обозначенное пригласительной запиской. Девушка в легкомысленном комплекте из просторной юбки и просторной накидки гусиным пером, которое макала в вычурную чернильницу, исписала три листа о нём, его жизни, болезнях и видах деятельности, которыми он занимался. Книжечка, которую она заполняла, была сшита суровыми нитками, а бумага имела бледно-серый цвет. Признаки полиграфии не отмечались.
— Вы вообще, откуда здесь взялись? — наконец решился он задать вопрос. — Народ о каких-то южанах толкует.
— Да, это про нас, — девушка прямо у него на глазах сгибает пополам стопочку листов и принимается сшивать их в брошюрку.
