Когда она спустилась уже до второго этажа, он вышел на свою
лестничную клетку и пронзительно закричал ей вслед:
— Ты можешь уйти! И ты уходишь! Но после меня ты не сможешь
быть счастлива ни с одним человеком! И когда ты поймешь, что никто не может
дать тебе все, чего ты хочешь, ты снова захочешь вернуться ко мне! Ты еще не
раз вспомнишь, от чего ты отказалась!
Она вышла, наконец, из подъезда и тут же попала в сильный
снегопад. Лицо приятно обдало холодом. До студгородка ей предстояло пройти мили
две, но это ее не беспокоило. Напротив, она хотела этого, хотела этого холода,
хотела очиститься с его помощью.
Странно, но ей было немного жаль этого маленького мальчика,
которому, несмотря на его духовное убожество, была подвластна столь огромная
сила. Маленького мальчика, который относился к людям как к игрушечным
солдатикам и который передвигал их так же просто, как можно передвинуть
солдатиков, который безжалостно расправлялся с ними, если они по каким-либо
причинам не могли или не хотели исполнять его волю. Расправлялся так же просто,
как просто растоптать маленького и беззащитного игрушечного солдатика…
А что же она? Она просто была счастлива видеть в нем то,
чего на самом деле не было. Она слепо верила ему, не чувствуя никакого подвоха.
Она вспомнила о том, как резко реагировала на то, о чем рассказала ей Элис,
бездумно и действительно слепо цепляясь за то, что было ей больше, чем счастье…
Бездумно, просто бездумно…
И КОГДА ТЫ ПОЙМЕШЬ, ЧТО НИКТО НЕ МОЖЕТ ДАТЬ ТЕБЕ ВСЕ, ЧЕГО
ТЫ ХОЧЕШЬ, ТЫ СНОВА ЗАХОЧЕШЬ ВЕРНУТЬСЯ КО МНЕ!.. Я ЗНАЮ, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО.
Но неужели она действительно настолько ничтожна, что ей
нужно так немного? О, конечно, нет.
Пройдя приблизительно половину пути между городом и
студгородком, она остановилась на небольшом мосту, перекинутом через маленькую
замерзшую речку, и, не колеблясь, выбросила за перила все символы мистического
могущества Эда Хэмнера, один за другим. Последним в почти непроницаемой снежной
завесе скрылся красный «Фиат». Он скрылся из глаз почти мгновенно, и Элизабет
сразу же торопливо зашагала домой.
Карниз
— Нy, смелее, — повторил Кресснер. — Загляните в пакет.
Дело происходило на сорок третьем, последнем этаже
небоскреба, в квартире-люкс. Пол был устлан рыжим с подпалинами ворсистым
ковром. На ковре между изящным шезлонгом, в котором сидел Кресснер, и обитой
настоящей кожей кушеткой, на которой никто не сидел, выделялся блестящим
коричневым пятном пластиковый пакет.
— Если это отступное, будем считать разговор законченным, —
сказал я. — Потому что я люблю ее.
— Деньги, да, но не отступные. Ну, смелее. Загляните. — Он
курил турецкую сигарету в мундштуке из оникса: работали кондиционеры, и запах
едва чувствовался. На нем был шелковый халат с вышитым драконом. Спокойный
взгляд из-под очков — взгляд человека себе на уме. С этим все ясно: всемогущий,
сказочно богатый, самоуверенный сукин сын. Я любил его жену, а она меня. Я был
готов к неприятностям, и я их дождался, оставалось только узнать — каких.
Я подошел к пластиковому пакету и перевернул его. На ковер
высыпались заклеенные пачки банкнот. Двадцатидолларовые купюры. Я присел на
корточки, взял одну пачку и пересчитал. По десять купюр. Пачек было много.
— Здесь двадцать тысяч, — сказал он затягиваясь.
Я встал.
— Ясно.
— Они ваши.
— Мне не нужны деньги.
— И жена в придачу.
Я молчал. Марсия меня предупредила. Это кот, сказала она.
Старый и коварный. Ты для него мышка.
— Так вы теннисист-профессионал, — сказал он. — Вот, значит,
как вы выглядите.
— Разве ваши агенты не сделали снимков?
— Что вы! — Он отмахнулся ониксовым мундштуком. — Даже фильм
отсняли — счастливая парочка в Бэйсайдском отеле. Камера снимала из-за зеркала.
Но что все это, согласитесь, в сравнении с натурой.
— Возможно. «Он будет то и дело менять тактику, — сказала
Марсия. — Он вынуждает человека обороняться. И вот ты уже отбиваешь мяч наугад
и неожиданно пропускаешь встречный удар. Поменьше слов, Стан. И помни, что я
люблю тебя».
— Я пригласил вас, мистер Норрис, чтобы поговорить как
мужчина с мужчиной. Непринужденный разговор двух цивилизованных людей, один из
которых увел у другого жену
Я открыл было рот, но потом решил промолчать .
— Как вам понравилось в Сан-Квентине? — словно невзначай
спросил Кресснер, попыхивая сигаретой.
— Не очень.
— Три года, если не ошибаюсь. Кража со взломом — так,
кажется, звучала статья.
— Марсия в курсе, — сказал я и сразу пожалел об этом. Он
навязал мне свою игру, от чего меня предостерегала Марсия. Я даю свечи, а он
успешно гасит.
— Я позволил себе отогнать вашу машину, — сказал он, мельком
глянув в окно. Впрочем, окна как такового не было, вся стена — сплошное стекло.
Посередине, тоже стеклянная, раздвижная дверь. За ней балкончик. Ну а за
балкончиком — бездна. Что-то в этой двери меня смущало. Я только не мог понять
что.
— Великолепное здание, — сказал Кресснер. — Гарантированная
безопасность. Автономная телесеть — и все такое. Когда вы вошли в вестибюль, я
отдал распоряжение по телефону. Мой человек запустил мотор вашей машины и
отогнал ее на общественную стоянку в нескольких кварталах отсюда. — Он взглянул
на циферблат модных настенных часов в виде солнца, что висели над кушеткой.
Часы показывали 8. 05. — В 8. 20 тот же человек позвонит в полицию по поводу
вашей машины. Не позднее 8. 30 блюстители порядка обнаружат в багажнике
запасную покрышку а в ней шесть унций героина. У них возникнет большое желание
познакомиться с вами, мистер Норрис.
Угодил-таки в капкан. Все, казалось бы, предусмотрел — и на
тебе, влип как мальчишка.
— Это произойдет, если я не скажу своему человеку, чтобы он
забыл о предыдущем звонке.
— Мне достаточно сообщить, где Марсия, — подсказал я. — Не
могу, Кресснер. Не знаю. Мы с ней нарочно так договорились.
— Мои люди выследили ее.
— Не думаю. Мы от них оторвались в аэропорту.
Кресснер вздохнул и отправил дотлевающую сигарету в хромированную
пепельницу с вращающейся крышкой. Все отработано. Об окурке и о Стэне Норрисе
позаботились в равной степени.
— Вообще-то вы правы, — сказал он. — Старый трюк — зашел в
туалет, и тебя нет. Мои люди были вне себя: попасться на такой крючок. Наверно,
из-за его примитивности они даже не приняли его в расчет.
