Я добрался до конца балкона — ну и как теперь заставить себя
оторваться от спасительных перил? Я заставлял. Двенадцать сантиметров — это же
будь здоров какая ширина! Да если б до земли было не сто двадцать метров, а
сантиметров тридцать, ты бы обежал по карнизу это здание за какие-нибудь четыре
минуты, урезонивал я себя. Вот и считай, что так оно и есть.
Легко сказать. Если упадешь с тридцатисантиметровой высоты,
то чертыхнешься и попробуешь еще раз. Здесь второго случая не предвидится.
Я сделал шажок правой ногой, подтянул левую… и отпустил
перила. Я распластал руки по стене, прижимаясь ладонями к шершавой поверхности.
Я оглаживал ее. Я был готов ее поцеловать.
Порыв ветра заставил меня покачнуться; воротник пиджака
хлестнул по лицу. Сердце подпрыгнуло и застряло где-то в горле, где и
оставалось, пока стихия не успокоилась. Если ветер ударит как следует, меня
снесет к чертовой матери с этого насеста. А ведь с противоположной стороны
ветер будет посильнее.
Я повернул голову влево, прижимаясь щекой к стене. Кресснер
наблюдал за мной, перегнувшись через перила.
— Отдыхаете в свое удовольствие? — поинтересовался он
дружелюбным тоном. На нем было пальто из верблюжьей шерсти.
— Вы, кажется, сказали, что у вас нет ничего теплого, —
заметил я.
— Соврал, — спокойно отреагировал он.
— Частенько, знаете, приходится врать.
— Как это понимать?
— А никак… никак это не надо понимать. А может быть, и надо.
Нервишки-то шалят, а, мистер Норрис? Не советую вам долго задерживаться на
месте. Лодыжки устают. А стоит им расслабиться… — Он вынул из кармана яблоко,
откусил от него и выбросил в темноту. Долго ничего не было слышно. И вдруг
раздался едва слышный омерзительный шлепок. Кресснер хохотнул.
Он совершенно выбил меня из колеи, и сразу же паника вонзила
в мозг свои стальные когти. Волна ужаса готова была захлестнуть меня. Я
отвернулся от Кресснера и начал делать глубокие вдохи, пытаясь сбросить с себя
парализующий страх. Световое табло на здании банка показывало 8. 46, и рядом —
ДЕЛАЙТЕ ВАШИ ВКЛАДЫ НА ВЗАИМОВЫГОДНЫХ УСЛОВИЯХ!
Когда на табло зажглись цифры 8. 49, самообладание, кажется,
снова ко мне вернулось. По всей видимости, Кресснер решил, что я примерз к
стене, потому что едва я начал переставлять ноги, держа путь к углу здания, как
сзади послышались издевательские аплодисменты.
Давал себя знать холод. Ветер, пройдясь по озерной глади,
словно по точильному камню, превратился в немыслимо острую косу, которая своим
увлажненным лезвием полосовала мою кожу. На спине пузырился худосочный пиджак.
Стараясь не замечать холода, я медленно продвигался, не отрывая подошв от
карниза. Если и можно преодолеть этот путь, то только так — медленно, со всеми
предосторожностями. Поспешность губительна.
Когда я добрался до угла, банковские часы показывали 8. 52.
Задача казалась вполне выполнимой — карниз опоясывал здание четким
прямоугольником — вот только, если верить правой руке, за углом меня
подстерегал встречный ветер. Один неверный наклон, и я отправлюсь в долгий
полет.
Я все ждал, что ветер поутихнет, однако ничуть не бывало —
не иначе как он находился в сговоре с Кресснером. Своей невидимой пятерней он
хлестал меня наотмашь, давал тычки, забирался под одежду. Особенно сильный
порыв ветра заставил меня покачнуться. Так можно простоять до бесконечности,
подумал я.
Улучив момент: когда стихия немного унялась, я завел правую
ногу за угол и, держась за стены обеими руками, совершил поворот. Сразу два
воздушных потока обрушились на меня с разных сторон, выбивая из равновесия. Ну
вот Кресснер и выиграл пари, подумал я обреченно. Но мне удалось продвинуться
еще на шаг и вжаться в стену: только после этого я выдохнул, чувствуя, как
пересохло горло.
Тут-то и раздался над самым моим ухом оглушительный хлопок.
Я дернулся всем телом и едва устоял на ногах. Руки, потеряв
опору, описывали в воздухе невообразимые зигзаги. Садани я со всего маху по
стене, скорее всего это бы меня погубило. Но вот прошла целая вечность — закон
равновесия позволил мне снова прижаться к стене, вместо того чтобы отправить
меня в полет протяженностью в сорок три этажа.
Мое судорожное дыхание напоминало сдавленный свист. В ногах
появилась предательская слабость, мышцы гудели, как высоковольтные провода.
Никогда еще я не чувствовал столь остро, что я смертен. Старуха с косой уже,
казалось, готова была пробормотать у меня за спиной отходную.
Я вывернул шею и увидел примерно в метре над собой
Кресснера, который высунулся из окна спальни. Он улыбался. В правой руке он
держал новогоднюю хлопушку.
— Проверка на устойчивость, — сказал он.
Я не стал тратить силы на диалог. Да и не перекричать бы мне
эти завывания. Сердце колотилось бешено. Я незаметно продвинулся метра на
полтора — на случаи, если ему придет в голову высунуться по пояс и дружески
похлопать меня по плечу. Затем я остановился, закрыл глаза и подышал всей
грудью, пока не пришел в норму.
Эта сторона здания была короче. Справа от меня возвышались
самые большие небоскребы Нью-Йорка. Слева подо мной темным пятном лежало озеро,
по которому перемещались отдельные светлые штрихи. В ушах стояли вой и стоны.
Встречный ветер на втором повороте оказался менее коварным,
и я обогнул угол без особых хлопот. И тут меня кто-то укусил.
Я дернулся, судорожно глотнул воздух. Страх потерять
равновесие вынудил меня прижаться к стене. Вновь кто-то укусил меня. Не укусил,
нет… клюнул. Я опустил взгляд.
На карнизе стоял голубь и смотрел на меня блестящими
ненавидящими глазами.
Мы, жители городов, привыкли к голубям, как привыкли к
таксистам, которые не могут разменять вам десятидолларовую бумажку. Городские
голуби тяжелы на подъем и уступают дорогу крайне неохотно, считая облюбованные
ими тротуары своей собственностью. Их визитные карточки мы частенько
обнаруживаем на капотах наших машин. Но что нам за дело! Да, порой они нас
раздражают, но владения-то все равно наши, а эти пернатые — чужаки.
Здесь были его владения, я ощущал свою беспомощность, и он,
похоже, это понимал. Он опять клюнул меня в перетруженную лодыжку, и всю правую
ногу тотчас пронзила боль.
— Убирайся, — прорычал я. — Убирайся отсюда.
В ответ он снова клюнул. Он, очевидно, давал мне понять, что
я вторгся на его территорию. И действительно, карниз был помечен птичьим пометом,
старым и свежим. Вдруг тихий писк.
Я как мог задрал голову, и в ту же секунду сверху обрушился
клюв. Я чуть не отпрянул. Я мог стать первым ньюйоркцем, погибшим по вине птицы
божьей. Это была голубка, защищающая своих птенцов. Гнездо помещалось под самой
крышей. Мне повезло, при всем желании мамаша не могла дотянуться до моего
темечка.
