С минуту мы простояли на перекрестке этих двух улиц, решив
немного передохнуть и собраться с силами. Ветер был настолько сильным, что мы
едва держались на ногах.
— Так что же увидел мальчик, — нарушил, наконец, молчание
Верти.
— Говорит, что увидел лицо отца, — ответил Генри, — но все
оно было покрыто какой-то мертвенной студенистой массой серого цвета… за ней
совершенно не было видно кожи. Он сказал, что этой отвратительной массой была
насквозь пропитана вся его одежда, как будто она вросла в его тело…
— Боже милостивый! — перекрестился Берти.
— После этого он снова с головой закутался в одеяло и стал
кричать на Тимми, чтобы тот поскорее выключил свет.
— Ну и погань! — воскликнул я.
— Да уж, — согласился Генри. — Приятного мало.
— Ты бы держал свой пистолет наготове, — посоветовал Берти.
— Разумеется, я его для этого и взял.
Тут мы снова двинулись дальше — вверх по Кев-стрит.
Дом, в котором жил Ричи Гринэдайн, находился почти на самой
вершине холма. Это был один из тех огромных викторианских монстров, которые
были построены разными там баронами еще на рубеже двух столетий. Многие из них
превратились в наше время в обычные многоквартирные меблированные дома. Верти,
задыхаясь от хлеставшего в его легкие через открытый рот морозного ветра,
сообщил нам, что Ричи живет на верхнем, третьем этаже и показал на окна под
самым скатом крыши, нависавшим над ними подобно брови человеческого глаза. А я
напомнил Ричи о том, что он не дорассказал нам о том, что же случилось с
мальчиком после этого.
— Вернувшись однажды из школы где-то на третьей неделе
ноября, он обнаружил, что Ричи было уже, оказывается, мало того, что он
закупорил все окна и задернул все шторы. Он пошел дальше — теперь он уже
занавесил все окна плотными шерстяными одеялами, крепко прибив их к рамам
гвоздями. Зловоние, и без того очень сильное, стало теперь едва выносимым. Оно
напоминало теперь резкий смрад от гниющих в большом количестве фруктов,
начавших уже выделять ядовитые ферменты брожения.
Где-то через неделю после этого Ричи приказал мальчику
подогревать ему пиво на плите. Представляете? Маленький мальчик один на один в
доме со своим отцом, который на глазах у него превращается в… превращается в
нечто… трудно поддающееся описанию… Греет ему пиво и вынужден слушать потом,
как это страшилище вливает его в себя с отвратительным хлюпанием и шамканьем.
Представляете?
Так продолжалось вплоть до сегодняшнего дня, когда детей
отпустили из школы пораньше из-за надвигающегося снежного бурана.
Мальчик сказал мне, что из школы он пошел сразу домой. Света
в верхнем этаже не было вообще — не потому, что его не было видно с улицы из-за
прибитых к окнам одеял, а потому, что его не было вовсе и внутри тоже. Каждый
раз, когда он приносил и нагревал отцу пиво, ему приходилось действовать на
ощупь. И так же на ощупь он, наконец, пробирался потом к своей комнатке и
поспешно шнырял в дверь.
В этот раз он услышал, как по комнате что-то движется и
подумал, вдруг, о том, чем же занимается его отец целыми днями и неделями. Он
вспомнил, что за последний месяц не видел отца нигде, кроме как в кресле, а за
последнюю неделю не видел его и вовсе, так как не было видно вообще ничего. А
ведь человеку нужно когда-нибудь спать, да и просто справлять естественные
потребности организма.
Уходя сегодня из дома, Тимми оставил главную входную дверь
незапертой. Ту, что с замазанным глазком — специально для нас. Засов, держащий
ее изнутри, задвинут лишь немного — ровно настолько, чтобы, слегка подергав за
дверь, мы смогли спокойно войти вовнутрь, не привлекая ничьего внимания, —
сказал Генри.
К этому моменту мы как раз уже подошли к парадному подъезду
дома и стояли теперь как раз перед той дверью, о которой только что говорил
Генри. Дом возвышался над нами как огромная черная скала и напоминал страшное
уродливое лицо. Даже не лицо, а человеческий череп. Два окна на верхнем этаже
выглядели как две безжизненные черные глазницы. Совершенно черные и, казалось, бездонные.
Тем временем Генри продолжал свой рассказ, решив, видимо,
непременно закончить его, прежде чем мы войдем в дом:
— Только через минуту глаза его привыкли к темноте, и он, к
своему ужасу, смог увидеть какую-то огромную серую глыбу, отдаленно напоминающую
своими очертаниями человеческое тело. Это нечто ползло по полу, оставляя за
собой скользкий серый след. Это почти бесформенная отвратительная куча
подползла к стене и из нее показался какой-то выступ, напоминающий человеческую
руку или что-то вроде человеческой руки. Эта рука оторвала от стены доску, за
которой было что-то вроде тайника, и вытащила оттуда кошку, — тут Генри сделал
небольшую паузу.
И я и Берти пританцовывали на месте от холода и с силой
хлопали ладонями одна об другую, чтобы хоть как-то согреться, но ни один из нас
не испытывал особенно сильного желания войти вовнутрь.
— Это была дохлая кошка, — продолжил Генри. — Дохлая
разлагающаяся кошка. Она была совершенно окоченевшая и раздутая от гниения…
Почти вся она была покрыта мелкими белыми кишащими червями…
— Хватит, Генри! — взмолился Верти. — Ради Бога, перестань
пожалуйста!
— Он вытащил ее и съел на глазах у мальчика…
От этих слов меня сразу же чуть не вырвало и мне стоило
больших усилий сдержать рвотный спазм.
— Вот тогда-то Тимми как раз и убежал, — мягко закончил
Генри.
— Я думаю, что не смогу подняться туда, — послышался голос
Берти.
Генри ничего не сказал на это, только пристально посмотрел
на него, на меня и снова на него.
— Думая, что нам, все-таки стоит подняться, — наконец,
проговорил он. — В конце концов, мы просто должны занести Ричи его пиво, за
которое он уже заплатил.
Берти замолчал, и все мы медленно поднялись по ступеням к
парадной двери и, как только мы открыли ее, в нос нам ударил сильный запах
гниения.
Вы никогда не бывали, случайно, жарким летним днем на
овощехранилище, где сгнила большая партия яблок? Запах, могу вас уверить, не из
приятных — очень тяжелый и резкий, буквально обжигает слизистую носа. Так вот
здесь было еще хуже, только здесь это был не совсем запах гниения — это был
запах разложения, который невозможно перепутать ни с чем другим — так
называемый трупный запах.
В холле первого этажа был только один источник света —
слабенькая, едва горящая лампочка на стене, которая еле-еле освещала лестницу,
ведущую наверх, в зловещую темноту.
Генри поставил свою тележку у стены и достал из нее коробку
с пивом, а я попробовал нажать на выключатель у лестницы, чтобы включить
освещение второго этажа, как я и думал, у меня из этого ничего не вышло.
