— Из-за меня. Я должен тебе кое-что рассказать, Синди…
Он закончил рассказ, помолчал и сказал:
— Я думаю, ты меня ненавидишь.
— Нет, Дик. Я не испытываю к ненависти. Благослови господь
этих людей. Они освободили тебя.
— Ты серьезно?
— Да, — сказала она и поцеловала его. — Поедем домой. Мне
гораздо лучше. Не помню, когда мне было так хорошо.
Когда через неделю зазвонил телефон и Моррисон узнал голос
Донатти, он сказал:
— Ваши люди ошиблись. Я даже в руки не брал сигарету.
— Мы знаем. Надо обсудить кое-что. Вы можете зайти завтра
вечером? Ничего серьезного, просто для отчетности. Кстати, поздравляю с
повышением по службе.
— Откуда вы это знаете?
— Мы ведем учет, — небрежно бросил Донатти и повесил трубку.
Когда они вошли в маленькую комнату, Донатти обратился к
Моррисону.
— Что вы так нервничаете? Никто вас не укусит. Подойдите
сюда.
Моррисон увидел обычные напольные весы.
— Послушайте, я немного потолстел, но…
— Да-да. Это происходит с семьюдесятью тремя процентами
наших клиентов. Пожалуйста, встаньте на весы.
Моррисон весил семьдесят девять килограммов.
— Сойдите с весов. Какой у вас рост, мистер Моррисон?
— Метр семьдесят девять сантиметров.
— Посмотрим. — Донатти достал из нагрудного кармана
маленькую карточку, закатанную в прозрачную пластмассу. — Совсем неплохо. Ваш
максимальный вес будет… (он посмотрел на карточку) восемьдесят три килограмма.
Сегодня первое декабря, значит, первого числа каждого месяца жду вас на
взвешивание. Не можете прийти — ничего страшного, если, конечно, заранее
позвоните.
— Что случится, если я буду весить больше восьмидесяти трех
килограммов?
Донатти улыбнулся:
— Кто-то из наших людей придет к вам в дом и отрежет вашей
жене мизинец на правой руке. Счастливо, мистер Моррисон, можете выйти через эту
дверь.
Прошло восемь месяцев.
Моррисон снова встречает своего приятеля в баре «Джек
Дэмпси». Моррисон, как гордо говорит Синди, в своей весовой категории — он
весит семьдесят пять килограммов, три раза в неделю занимается спортом и
великолепно выглядит. Приятель выглядит ужасно, хуже некуда.
Приятель:
— Как тебе удалось бросить курить? Я курю даже больше своей
жены. — С этими словами он с настоящим отвращением тушит в пепельнице сигарету
и допивает виски.
Моррисон оценивающе смотрит на него, достает из бумажника
маленькую белую визитную карточку и кладет ее на стойку.
— Знаешь, — говорит он, — эти люди изменили мою жизнь.
Прошел год.
Моррисон получает по почте счет:
К О Р П О Р А Ц И Я
«БРОСАЙТЕ КУРИТЬ»
237 Ист, Сорок шестая улица.
Нью-Йорк, штат Нью-йорк 10017
Курс лечения 2500 долларов
Услуги специалиста
(Виктор Донатти) 2500 долларов
Электроэнергия 50 центов
ВСЕГО (просим заплатить) 5000 долларов 50 центов
— Сукины дети! — взрывается он. — Они включили в счет
электричество, которым…
— Заплати, — говорит жена и целует его.
Прошло еще восемь месяцев.
Моррисон и Синди случайно встречают в театре Джимми Маккэнна
с женой. Они знакомятся. Джимми выглядит так же, как и в аэропорту, если не
лучше. Моррисон никогда раньше не встречался с его женой. Она красива, как
бывают красивы обыкновенные женщины, когда они очень и очень счастливы.
Моррисон пожимает ей руку. У нее странное рукопожатие.
Только в середине второго действия Моррисон понимает, почему у жены Маккэнна на
правой руке нет мизинца.
Я — дверной проем
Ричард и я сидели на веранде моего небольшого домика на
берегу моря и молчаливо наблюдали за прибоем. Дым от наших сигар был густым и
душистым, что в некоторой степени спасало нас от роящихся кругом комаров, не
подпуская их ближе определенного расстояния. Вода была прохладного
голубовато-зеленоватого цвета, а небо — бездонным и сочно-синим. Очень красивое
сочетание.
— Так значит, «дверной проем»… — задумчиво повторил Ричард.
— Откуда у тебя такая уверенность в том, что мальчика убил именно ты? Может,
тебе это, все-таки, просто приснилось?
— Да не приснилось мне это! Но и убил его не я — я же
говорил тебе уже! Убили его они! Я был только дверным проемом…
Ричард вздохнул.
— Ты похоронил его?
— Да.
— Помнишь, где?
— Конечно, — мрачно ответил я, доставая из нагрудного
кармана сигарету. Кисти рук, из-за наложенных на них повязок, были очень
неуклюжими и, к тому же, отвратительно зудели. — Если хочешь посмотреть на это
место, то лучше поехать туда на твоем багги. На этом, — я кивнул на
кресло-каталку, — ты не дотолкаешь меня туда по песку.
Для езды по глубокому зыбкому песку у Ричарда была
специально приспособленная для этого машина выпуска, кажется, 1959 года и
совершенно непонятного происхождения — Ричард своими усовершенствованиями и
нововведениями изменил ее внешний вид до неузнаваемости: он поснимал с нее
крылья, крышу и чуть-ли не все, что только можно было снять, а вместо обычных
колес приспособил огромные дутые шины — специально предназначенные для езды по
любому песку. На этом чуде техники он разъезжал вдоль береговой черты и собирал
принесенные прибоем доски, ветви и прочий деревянный хлам, из которого делал
потом очень красивые и совершенно фантастические скульптуры. Скульптуры эти он
продавал потом по дешевке, за чисто-символическую плату, зимним туристам.
Вообще, Ричард был моим другом и появился здесь, в Ки-Кэрэлайн, лет пять назад,
выйдя в отставку и переехав сюда из Мэрилэнда.
Задумчиво глядя на прибой, он выпустил густой клуб сигарного
дыма.
— Мне не все понятно. Расскажи-ка мне еще раз обо всем с
самого начала.
Я вздохнул и попытался прикурить свою сигарету. Ричард взял
коробок из моих неуклюжих рук и зажег спичку сам. Прикурив, я сделал две
глубоких затяжки и попытался сосредоточиться. Зуд в пальцах стал уже совсем
невыносимым.
