— Тех, кто его убил, так и не поймали, мистер Нелл.
— Я знаю. У нас были ребята на примете. Если не ошибаюсь, мы
даже устроили опознание.
— Имена при этом не назывались?
— Нет. На очной ставке к подозреваемым обращаются по
номерам. А почему вас сейчас это интересует, мистер Норман?
— С вашего разрешения, я назову несколько имен. Вдруг
какое-нибудь из них покажется вам знакомым.
— Сынок, прошло столько…
— А вдруг? — Джиму начинало отказывать самообладание. —
Роберт Лоусон, Дэвид Гарсиа, Винсент Кори. Может быть, вы…
— Кори, — изменившимся голосом сказал мистер Нелл. — Да,
помню. Винни, по кличке Сенатор. Верно, он проходил у нас по этому делу. Мать
доказала его алиби. Имя Роберта Лоусона мне ничего, не говорит. Слишком
распространенное сочетание. А вот Гарсиа… что-то знакомое. Но что? Ч-черт.
Старость не радость. -В его голосе звучала досада.
— Мистер Нелл, а можно отыскать какие-нибудь следы этих ребят?
— В любом случае сейчас это уже не ребята. Вы уверены?
— А что, Джимми, кто-то из них снова появился на твоем
горизонте?
— Не знаю, как ответить. В последнее время происходят
странные вещи, связанные с убийством брата.
— Что именно?
— Я не могу вам этого сказать, мистер Нелл. Вы решите, что я
сошел с ума. Реакция была быстрая, цепкая, жадная: — А это не так?
Джим помолчал и ответил коротко:
— Нет.
— Ну хорошо, я проверю их досье в полицейском архиве. Как с
тобой связаться? Джим дал свой домашний телефон. — Вы меня наверняка застанете
вечером во вторник.
Вообще-то он вечером всегда был дома, но по вторникам Салли
уходила в гончарную студию.
— Чем ты занимаешься, Джимми?
— Преподаю в школе.
— Ясно. Тебе придется, вероятно, подождать пару дней. Я ведь
уже на пенсии.
— По голосу не скажешь.
— Ты бы на меня посмотрел! — раздался смешок в трубке. — Ты
по-прежнему любишь пирожки с секретом, Джимми?
— Спрашиваете. — Это была ложь. Он терпеть не мог всяких
пирожков.
— Приятно слышать. Ну что ж, если вопросов больше нет, я
тебе…
— Еще один. В Стратфорде есть Милфордская средняя школа?
— Не знаю такой.
— Но я своими глазами… — С таким названием у нас есть только
кладбище — туда ведет Эш Хайте Роуд, и, насколько мне известно, из стен этой
школы еще никто не выходил, — смех у мистера Нелла был сухой и напоминал
громыхание костей в гробу.
— Спасибо вам, — сказал Джим. — Всего доброго.
Мистер Нелл положил трубку. Оператор попросил Джима опустить
шестьдесят центов, что он и сделал автоматически. Затем он повернулся… и увидел
обезображенное, расплющенное о стекло лицо, увидел неестественно белый плоский
нос и такие же белые суставы пальцев, заключавших это лицо в подобие рамки.
Это ему улыбался Винни, прижавшись к кабине
телефона-автомата. Джим закричал.
Урок. Класс писал сочинение. Все потели над своими листками,
натужно выдавливая из себя какие-то слова. Все, кроме троих. Роберта Лоусона,
сидевшего на месте сбитого машиной Билли Стирнса, Дэвида Гарсиа, занявшего
место выброшенной из окна Кэти Славин, и Винни Кори, восседавшего за партой
ударившегося в бега Чипа Освея. Не обращая внимания на лежащие перед ними
чистые листки, все трое откровенно разглядывали учителя. Перед самым звонком
Джим тихо сказал:
— Вы не задержитесь на минуту после урока, мистер Кори?
— Как скажешь, Норм.
Лоусон и Гарсиа громко заржали, все остальные отмалчивались.
Не успел отзвенеть звонок, как ученики подбросали сочинения на стол
преподавателя, и всех их словно корова языком слизала. Лоусон и Гарсиа
задержались в дверях, и у Джима неприятно потянуло низ живота. Неужели сейчас?
Но тут Лоусон бросил Винни:
— Увидимся позже.
— Ладно.
И эта парочка вышла. Лоусон прикрыл дверь, а Дэвид Гарсиа
заорал: «Норм жрет птичий корм!» Винни поглядел на дверь, потом на Джима и
улыбнулся:
— Я уж думал, вы не решитесь.
— Вот как?
— Что, отец, напугал я вас вчера в телефонной будке?
— Никто уже не говорит «отец». Это давно уже не шик-модерн,
Винни. Так же как само словечко «шик-модерн». Весь этот молодежный сленг
приказал долго жить. Вместе с Бадди Холли.
— Как хочу, так и говорю, — буркнул Винни.
— А где четвертый? Где рыжий?
— Мы разбежались, дядя, — за нарочитой небрежностью сквозила
настороженность, и Джим это сразу уловил.
— Он ведь жив, не так ли? Потому его и нет здесь. Он жив, и
сейчас ему года тридцать два — тридцать три. И тебе было бы столько же, если
бы…
— Этот зануда? — оборвал его Винни. — Было бы о ком
говорить. — Он развалился за учительским столом, изрезанным всевозможными
художествами; глаза заблестели. — А я тебя хорошо помню во время очной ставки.
Я думал, ты со страху обделаешься, когда ты увидел меня и Дэйви. У меня ведь,
дядя, дурной глаз.
— Я не сомневаюсь, — сказал Джим. — Шестнадцать лет ночных
кошмаров тебе мало? И почему сегодня? И почему я?
На какой-то миг Винни растерялся, но затем лицо его озарила
улыбка:
— Потому что с тобой, дядя, мы тогда не разобрались. Зато
сейчас мы тебя сделаем.
— Где вы были? Где вы были все это время?
Винни поджал губы:
— А вот об этом помалкивай, усек?
— Тебе вырыли яму, Винни, ведь так? Три метра под землей. На
Милфордском кладбище. Среди других…
— Заткнись!
Винни вскочил на ноги, переворачивая стол.
— Вам со мной будет не просто, — предупредил Джим. — Я
постараюсь, чтобы вам со мной было не просто.
— Мы тебя сделаем, отец, чтобы ты сам все узнал про эту яму.
— Убирайся.
— А может, и твою женушку сделаем.
— Только тронь ее, поганец, и я тебя… Джим слепо пошел на
него, испытывая одновременно ужас и свою беспомощность перед этой новой
угрозой.
