— Я буду ночью в школе, ты меня понял? Комната 33. Свет
включать не стану. Темно будет, как тогда в тоннеле. И с поездом я постараюсь
что-нибудь придумать.
— Что, дядя, не терпится поскорее закруглиться?
— Да, — сказал Джим. — Так что приходите.
— Может быть.
— Придете, — сказал Джим и повесил трубку. Когда он подъехал
к школе, уже почти стемнело. Он поставил машину на привычное место. отпер своим
личным ключом заднюю дверь и поднялся в офис английского отделения на втором
этаже. В офисе он открыл шкаф с пластинками и, перебрав около половины, нашел
нужную: «Звуковые эффекты». На третьей дорожке стороны А была запись под
названием «Товарный поезд 3:04». Он положил пластинку на крышку переносного
проигрывателя и достал из кармана плаща захваченную из дома книгу. Нашел
отмеченное место, перечитал, покивал головой. Выключил свет.
Комната 33.
Он установил динамики на максимальном удалении друг от друга
и завел пластинку. Внезапно все пространство заполнили пыхтящие и лязгающие
звуки локомотива.
Закрыв глаза, он без труда перенесся мысленно в тоннель, где
перед ним, стоящим на коленях, разворачивалась жестокая драма с неотвратимым
финалом.
Он открыл глаза, снял пластинку, поколебавшись, снова
поставил. Нашел в книге главу «Как вызвать злых духов?». Читал, шевеля губами,
прерываясь лишь затем, чтобы достать из кармана и выложить на стол различные
предметы. Старая с заломами кодаковская фотография, запечатлевшая их с братом
на лужайке перед многоквартирным домом на Брод-стрит, где они тогда жили. Оба
стрижены под ежик, оба смущенно улыбаются в фотообъектив… Баночка с кровью. Ему
пришлось изловить бродячую кошку и перерезать ей горло перочинным ножом… А вот
и нож… И наконец, впитавшая пот полоска материи, споротая с бейсбольной кепки
участника розыгрыша Детской лиги. Кепка его брата Узина. Джим сохранял ее в
тайной надежде, что Салли родит ему сына и тот однажды наденет кепочку своего
дяди.
Он подошел к окну. На стоянке для машин ни души.
Он начал сдвигать парты к стене, освобождая посреди комнаты
пространство в виде круга. Затем вытащил из ящика своего стола мелок и с
помощью измерительной линейки начертал на полу пентаграмму по образцу той, что
была приведена в книге.
Он перевел дыхание, выключил свет, сложил все предметы в
одну руку и начал творить молитву:
— Князь Тьмы, услышь мою грешную душу. Я тот, кто обещает
жертву. Я прошу твоей черной награды за свою жертву. Я тот, чья левая рука
жаждет мести. Вот кровь как залог будущей жертвы.
Он отвинтил крышку с баночки из-под арахисового масла и
плеснул кровью в середину пентаграммы.
В погруженном в темноту классе что-то произошло. Это трудно
было объяснить, но воздух сделался каким-то спертым. Стало труднее дышать, в
горле и в животе словно застряли обломки железа. Глубокое безмолвие наливалось
чем-то незримым.
Он действовал так, как предписывал старинный ритуал.
Возникло ощущение, как на гигантской электростанции, куда он
водил своих учеников, — будто воздух наэлектризован и вибрирует. Вдруг голос,
неожиданно низкий и неприятный, обратился к нему:
— Что ты просишь?
Он и сам не знал, действительно ли он услышал этот голос или
ему показалось, что слышит. Он коротко ответил.
— Невелика награда, — был ему ответ. — Твоя жертва?
Джим произнес два слова.
— Оба, — прошептал голос.
— Правый и левый. Согласен?
— Да.
— Тогда отдай мне мое.
Он открыл складной нож, положил на стол правую пятерню и
четырьмя короткими ударами отхватил себе указательный палец. Классный журнал
залила кровь. Боли не было. Он переложил нож в другую руку. С левым пальцем
пришлось повозиться. Наконец оба обрубка полетели в середину пентаграммы.
Полыхнул огонь — такую вспышку давал магний у фотографов начала века. «И
никакого дыма, — отметил он про себя. — Никакого запаха серы».
— Что ты с собой принес?
— Фотокарточку. Полоску материи, пропитанную потом.
— Пот — это хорошо. — В голосе прозвучала алчность, от
которой у Джима пробежали мурашки по коже.
— Давай их сюда.
Джим швырнул туда же оба предмета. Новая вспышка.
— Это то, что нужно, — сказал голос.
— Если они придут, — уточнил Джим.
Отклика не последовало. Голос безмолвствовал… если он вообще
не пригрезился. Джим склонился над пентаграммой. Фотокарточка почернела и
обуглилась. Полоска материи исчезла.
С улицы донесся нарастающий рев. Рокерский мотоцикл с
глушителем свернул на Дэвисстрит и стал быстро приближаться. Джим вслушивался:
проедет мимо или затормозит? Затормозил.
На лестнице послышались гулкие шаги. Визгливый смех Роберта
Лоусона, чье-то шиканье и снова визгливый смех. Шаги приближались, теряя свою
гулкость, и вот с треском распахнулась стеклянная дверь на второй этаж.
— Йо-хо-хо, Норми! — закричал фальцетом Дэвид Гарсиа.
— Норми, ты тут? — театральным шепотом спросил Лоусон и
снова взвизгнул. — Пупсик, ку-ку!
Винни отмалчивался, но на стене холла отчетливо
вырисовывались три тени. Винни, самый высокий, держал в руке вытянутый предмет.
После легкого щелчка предмет еще больше вытянулся.
Они остановились в дверном проеме. Каждый был вооружен
ножом.
— Вот мы и пришли, дядя, — тихо сказал Винни. — Вот мы и
пришли по твою душу. Джим запустил пластинку.
— А! — Гарсиа подскочил от неожиданности. — Что такое?
Товарный поезд, казалось, вот-вот ворвется в класс. Стены
сотрясались от грохота. Казалось, звуки вырываются не из динамиков, а из холла.
— Что-то мне это не нравится, — сказал Лоусон.
— Поздно, — сказал Винни и, шагнув вперед, помахал пером
перед собой. — Гони монету, отец.. .. уйдем…. Гарсиа попятился:
— За каким чертом…
Но Винни был настроен решительно, и если глаза его что-то
выражали, то только мстительную радость. Он сделал знак своим дружкам
рассредоточиться.
— Ну что, шкет, сколько у тебя там в кармане? — вдруг
спросил Гарсиа.
— Четыре цента, — ответил Джим. Это была правда — он извлек
их из копилки, стоявшей дома в спальне. Монетки были отчеканены не позднее
пятьдесят шестого года.
