— Врешь, щенок.. .. не трогайте его…
Лоусон глянул через плечо, и глаза у него округлились: стены
комнаты расползались, как туман. Товарняк оглушительно взвыл. Уличный фонарь на
стоянке машин зажегся красным светом, таким же ярким, как мигающая реклама на
здании «Барретс компани».
Из пентаграммы выступила фигурка… мальчик лет двенадцати,
стриженный под ежик.
Гарсиа рванулся вперед и заехал Джиму в зубы. В лицо тому
шибануло чесноком и итальянскими макаронами, удара Джим не почувствовал, все
воспринималось им как в замедленной съемке.
Внезапная тяжесть в области паха заставила его опустить
взгляд: по штанам расползалось темное пятно.
— Гляди, Винни, обмочился! — крикнул Лоусон. Тон был верный,
но лицо выражало ужас — лицо ожившей марионетки, вдруг осознавшей, что ее
по-прежнему дергают за ниточки.
— Не трогайте его, — сказал «Уэйн», но голос был не Уэйна —
этот холодный алчный голос уже ранее доносился из пентаграммы. — Беги, Джимми!
Беги, беги, беги!
Он упал на колени, и чья-то пятерня успела скользнуть по его
спине в поисках добычи.
Он поднял глаза и увидел искаженную ненавистью физиономию
Винни, который всаживает нож под сердце своей жертве… и в тот же миг чернеет,
обугливается, превращается в чудовищную пародию на самого себя. Через мгновение
от него не осталось и следа. Гарсиа и Лоусон тоже нанесли по удару — и тоже в
корчах, почернев, бесследно исчезли.
Он лежал на полу, задыхаясь, громыхание товарняка сходило на
нет. На него сверху вниз смотрел старший брат.
— Уэйн? — выдохнул Джим почти беззвучно. Черты «брата»
растекались, таяли. Глаза желтели. Злобная ухмылка искривила рот.
— Я еще вернусь, Джим, — словно холодом обдал голос. Видение
исчезло.
Джим медленно поднялся, изуродованной рукой выключил
проигрыватель. Потрогал распухшую губу — она кровоточила. Он включил свет и
убедился, что комната пуста. Он выглянул из окна: на автостоянке тоже было
пусто, если не считать металлической накладки, на блестящей поверхности которой
отраженная луна точно передразнивала настоящую. Пахло затхлостью и сыростью —
как в склепе. Он стер пентаграмму и принялся расставлять по местам парты. Адски
ныли пальцы… бывшие пальцы. Надо будет обратиться к врачу. Он прикрыл за собой
дверь и начал спускаться по лестнице, прижимая к груди израненные руки. На
середине лестницы что-то — то ли тень. то ли шестое чувство — заставило его
резко обернуться. Некто неразличимый отпрянул в темноту. Вспомнилось
предостережение в книге «Вызывающий демонов» о подстерегающей опасности.
Да, при известной удаче можно вызвать демонов. Можно
заставить их выполнить какое-то поручение. Если повезет, можно даже
благополучно от них избавиться. Но иногда они возвращаются. Джим спускался по
лестнице и задавал себе один вопрос: что, если этот кошмар повторится?
Дети кукурузы
Берт нарочно включил радио погромче: назревала очередная
ссора, и он надеялся таким образом ее избежать. Очень надеялся.
Вики что-то сказала.
— Что? — прокричал он.
— Можно сделать тише? Ты хочешь, чтобы у меня лопнули
барабанные перепонки?
У него уже готов был вырваться достойный ответ, но он
вовремя прикусил язык. И сделал тише.
Вики обмахивалась шейным платком, хотя в машине работал
кондиционер.
— Где мы хоть находимся?
— В Небраске.
Она смерила его холодным, словно бы ничего не выражающим
взглядом.
— Спасибо. Я знаю, что мы в Небраске. Нельзя ли поточнее?
— У тебя на коленях дорожный атлас, можешь посмотреть. Ты
ведь умеешь читать?
— Ах, как остроумно. Вот, оказывается, почему мы свернули с
автострады. Чтобы на протяжении трехсот миль разглядывать кукурузные початки. И
наслаждаться остроумием Берта Робсона.
Он стиснул руль так, что побелели костяшки пальцев. Еще
чуть-чуть, и он бы съездил по физиономии бывшей королеве студенческого бала. Мы
спасаем наш брак, подумал он про себя, как спасали свиньи вьетконговские
деревни.
— Вики, я проехал по шоссе пятнадцать тысяч миль. От самого
Бостона, — он тщательно подбирал слова. — Ты отказалась вести машину. Хорошо, я
сел за руль. Тогда...
— Я не отказывалась! — запальчиво произнесла Вики. — Я не
виновата, что у меня начинается мигрень, стоит мне только...
— Тогда, — продолжал он с той же размеренностью, — я спросил
тебя: «А по менее оживленным дорогам ты могла бы вести машину?» Ты мне
ответила: «Нет проблем». Твои слова: «Нет проблем». Тогда...
— Знаешь, я иногда спрашиваю: как меня угораздило выйти за
тебя замуж?
— Ты задала мне вопрос из двух коротких слов.
Она смерила его взглядом, кусая губы. Затем взяла в руки
дорожный атлас и принялась яростно листать страницы. Дернул же меня черт
свернуть с шоссе, подумал Берт, мрачнея. Вот уж некстати. До этой минуты они
оба вели себя весьма пристойно, ни разу не поцапались. Ему уже начинало
казаться, что из этой их поездки на побережье выйдет толк: поездка была затеяна
как бы с целью увидеть семью Викиного брата, а на самом деле чтобы попытаться
склеить осколки их собственной семьи.
Стоило ему, однако, свернуть с шоссе, как между ними снова
выросла стена отчуждения. Глухая, непробиваемая стена.
— Ты повернул после Гимбурга, так?
— Так.
— Теперь до Гатлина ни одного населенного пункта, — объявила
она. — Двадцать миль — ничего, кроме асфальта. Может, хотя бы в Гатлине
перекусим? Или ты все так замечательно спланировал, что у нас, как вчера, до
двух часовне будет во рту маковой росинки?
Он оторвал взгляд от дороги, чтобы посмотреть ей в глаза.
— Ну вот что, Вики, с меня хватит. Давай повернем назад. Ты,
кажется, хотела переговорить со своим адвокатом. По-моему, самое время это...
— Берт, осторожно!.. — глаза ее вдруг расширились от испуга,
хотя секунду назад она сидела с каменным лицом, глядя прямо перед собой.
Он перевел взгляд на дорогу и только успел увидеть, как
что-то исчезло под бампером его «Т-берда». Он резко сбросил скорость с
тошнотворным чувством, что проехался по... тут его бросило на руль, и машина,
оставляя следы протекторов на асфальте, остановилась посреди дороги.
— Собака? Ну скажи мне, что это была собака.
— Парень. — Вики была белая, как крестьянский сыр. — Молодой
парень. Он вышел из зарослей кукурузы, и ты его... поздравляю.
