Все ждали, что скажет Малахия. Малахия, который первым
преследовал Ахаза, проклятого Господом. Малахия, который перерезал Ахазу горло
и вышвырнул его на дорогу, дабы смердящая плоть не осквернила девственной
чистоты кукурузы.
— Да будет воля Господня, — еле слышно вымолвил Малахия.
И ряды кукурузы вздохнули с облегчением.
В ближайшие недели девочки смастерят не одно распятие,
изгоняющее злых духов.
В ту же ночь, все, кто достиг Возраста Искупления, молча
вошли в заросли и отправились на большую поляну, чтобы получить высшую милость
из рук Того, Кто Обходит Ряды.
— Прощай, Малахия, — крикнула Руфь, печально помахивая рукой
и давясь слезами. Она носила его ребенка и должна была скоро родить. Малахия не
оглянулся. Он уходил с прямой спиной. Ряды за ним тихо сомкнулись.
Руфь отвернулась, глотая слезы. Втайне она давно ненавидела
кукурузу и даже грезила, как однажды в сентябре, после знойного лета, когда
стебли станут сухими как порох, она войдет в эти заросли с факелом в руках. Но
от одной мысли делалось страшно. Каждую ночь ряды обходит тот, чей взгляд
проникает во все... даже в сокровенные тайны человека.
На поля спустилась ночь. Вокруг Гатлина о чем-то шепталась
кукуруза. Ублаготворенная.
И пришел бука
Мужчина, лежащий на кушетке был Лестер Биллингс из
Уоттербери. Согласно записи в формуляре, сделанной сестрой Викерс: двадцать
восемь лет, служащий индустриальной фирмы в Нью-Йорке, разведен, отец троих
детей, все дети умерли.
— Я не могу обратиться к священнику, потому-что неверующий.
Не могу к адвокату, потому-что за такое дело он не возьмется. Я убил своих
детей. Одного за другим. Первого, второго и третьего.
Доктор Харпер включил магнитофон.
Биллингс лежал прямой как палка — каждый мускул напряжен,
руки сложены на груди, как у покойника, ноги свешиваются с кушетки. Портрет
человека, приготовившегося пережить унижение. Он разглядывал белый потолок так,
словно на нем были изображены живые картины.
— Хотите ли вы этим сказать, что вы самолично их убили, или…
— Нет, — нетерпеливо отмахнулся он. — Но они все на моей
совести. Денни в шестьдесят седьмом. Шерли в семьдесят первом. Энди совсем
недавно. Я хочу рассказать вам, как все было.
Харпер промолчал. Он думал, что Биллингс выглядит
изможденным и старше своих лет. Волосы поредели, цвет лица нездоровый. Под
глазами мешки от пристрастия к спиртному.
— Они были убиты, но никто этого не понимает. Если бы
понимали, мне стало бы легче.
— Почему?
— Потому-что…
Биллинг осекся и, привстав на локтях, уставился в одну
точку.
— Что там? — резко спросил он. Глаза сузились до щелок.
— Где?
— За дверью.
— Чулан, — ответил доктор Харпер. — Я вешаю там плащ.
— Откройте. Я хочу посмотреть.
Доктор не говоря ни слова, подошел к чулану и открыл дверь.
На вешалке висел рыжеватый дождевик (остальные вешалки были свободны), внизу
стояла пара черных туфель. Больше ничего.
— Все в порядке? — спросил Харпер.
— Да. — Биллингс снова вытянулся на кушетке.
— Вы сказали, — напомнил доктор, занимая свое место на
стуле, — что если бы факт убийства был бы доказан, вам стало бы легче. Почему?
— Я бы получил пожизненное, — тотчас откликнулся Биллингс, —
а в тюрьме все камеры просматриваются. Все, — он улыбнулся неизвестно чему.
— Как были убиты ваши дети?
— Только не вздумайте тянуть из меня подробности! — Биллингс
повернулся на бок и с неприязнью уставился на Харпера. — Я сам скажу. Я не из
тех, кто привык тут у вас изображать из себя Наполеона или объяснять, что он
пристрастился к героину из-за того, что его в детстве не любила мамочка. Вы мне
не поверите, я знаю, но это неважно. Мне все равно. Для меня главное
рассказать.
— Я вас слушаю, — доктор Харпер достал из кармана трубку.
— Мы с Ритой поженились в шестьдесят пятом, мне стукнул
двадцать один, ей восемнадцать. Она уже ждала ребенка. Это был Денни. — на
губах появлась вымученная улыбка, которая тут же погасла. — Мне пришлось
бросить колледж и зарабатывать на жизнь, но я не жалел ни о чем. Я любил жену и
сына. Мы были счастливой семьей.
Вскоре после рождения нашего первого Рита снова
забеременела, а в декабре шестьдесят шестого на свет появилась Шерли. Энди
родился летом шестьдесят девятого, к тому времени Денни уже не было в живых.
Энди был зачат случайно. Это не мои слова. Рита мне потом объясняла, что
противозачаточные средства иногда дают сбой. Случайно? Сомневаюсь. Дети
связывают мужчину по рукам и ногам, а женщине только этого и надо, особенно
когда мужчина умней ее. Вы со мной согласны?
Харпер неопределенно крякнул.
— Не суть важно. Я его сразу полюбил, — он произнес это с
какой-то мстительной интонацией, словно ребенка он полюбил назло жене.
— И кто же убил детей? — спросил доктор.
— Бука, — тотчас ответил Лестер Биллингс. — Всех троих убил
Бука. Вышел из чулана и убил. — Он криво усмехнулся, — Считаете меня
сумасшедшим? По лицу вижу. А мне все равно. Расскажу эту историю, и больше вы
меня не увидите.
— Я вас слушаю, — повторил Харпер.
— Это началось, когда Денни было около двух, а Шерли только
родилась. Ее кровать стояла рядом с нашей, Денни же спал в другой спальне. С
какого-то момента он стал постоянно плакать, стоило Рите уложить его на ночь. Я
сразу решил, что это он из-за бутылочки с молоком, которую ему перестали давать
в постель. Рита считала, что не стоит идти на принцип, пусть, дескать, пьет
себе в свое удовольствие, скоро сам отвыкнет. Вот так в детях воспитывают
дурные наклонности. Напозволяют им черти-чего, а после за сердце хватаются,
когда он в пятнадцать лет подружку обрюхатит или сядет на иглу, или, еще хуже,
сделается «голубым». Представляете? Просыпаетесь в один прекрасный день, а ваш
сын «голубой»!
Короче, я стал его сам укладывать. Плачет — я ему шлепок.
Рита мне: «Знаешь, он все время повторяет „свет, свет“. Не знаю, Разве можно
разобрать, что они там лепечут. Конечно матери — оно виднее…
Рита предложила оставлять включенным ночник. У нас был
такой, знаете, с Микки Маусом на абажуре. Я запретил. Если не преодолеет страх
перед темнотой в два года, всю жизнь будет бояться.
